Дом слепых - Марина Ахмедова

Развернув молитвенный коврик, она рухнула на колени.

– Бисмилляхи рахмани рахим… – начала она на языке ей самой не понятном, а оттого не понятном и ему.

Пахрудин нырнул вниз, ухватился двумя руками за ящик-радио, поставил его на кровать. Покрутил кнопки – ящик зашуршал целлофановым пакетом, прокашлялся и заговорил.

– Недолет, – сообщил ящик. – Беру левей…

Чернуха завыла на трескучий голос.

Такой встряски дом еще не знал. С потолка посыпалась пыль. Люда чихнула, и дом толкнуло еще раз – как будто от ее чиха.

– Перелет, – отчитался ящик.

Люда приросла к кровати: целью был выбран их дом. Поняли ли это остальные?

Она сложила руки, пыталась молиться. Перед глазами встал Иса, и мысленно она попросила его: «Пожелай мне хорошего…»

Ящик умолк. Дом гудел. Пыль заволокла все туманом, в нем люди казались тенями.

Снова стон – глубокий и широкий.

– Я умираю, дочка, – сказала Дуся.

Люда могла лишь удивляться силе ее стонов. Нехотя она заговорила:

– Дуся, нашла время умирать! Не выдумывай! Пахнет грозой. Скоро пойдет дождь. Вот напьешься, и тебе полегчает…

Не вышло. Не было сил. Люда не справилась с обычной ролью – утешать шуткой.

– Напьешься, и полегчает… – повторила следом за ней Роза.

Да, пахло грозой. Появился ветер и принес с собой обещание дождя. Возможно, небо уже сейчас раздирал гром. Но в близком и отдаленном свисте снарядов его было не разобрать. Они смешались и спутались, и было непонятно, что ближе – свист или гром. Скоро гроза.

– Я уйду вместе с дождем, – сказала Дуся.

Воздух тяжелел – его распирало от пыли или чего-то другого. У Люды набухло сердце. Запахло пудрой.

– Мама… – позвала Люда так тихо, чтобы ее никто не услышал.

– Мама… – застонала Роза.

– Я тебя не вижу, – прошелестела Люда.

– Мне бы хоть разочек увидеть тебя, Розочка… Хоть разочек перед смертью… – прошептала Дуся.

Роза шумно потянула носом и тут же закашлялась.

Воздух расперло. Впервые за долгие дни в подвале сделалось неуютно. Люда ощущала его, как чужое негостеприимное пространство. Подвал выталкивал их из себя.

– Чувствую! – крикнул Уайз, и Люда на него обозлилась:

– Ишь ты, выискался чувствительный. Только мертвый теперь не почувствует.

Фатима бубнила свои молитвы. Но если конец придуман, никакими молитвами его не изменишь. Его осталось только записать. Как скоро он придет, зависит лишь от скорописи рассказчика.

Ящик захаркал – и он подавился пылью.

В Люде уже не хватало места для свиста, стонов Дуси, монотонных молитвопений Фатимы, всхлипываний Розы, биения собственного сердца, предчувствия грозы.

Скоро гроза.

Дом сделал рывок. Хотел ли он оторваться от земли и улететь на другую планету?

– Недолет! – недовольно сообщил ящик.

Люда закрыла глаза.

– Я уйду с дождем, – повторила Дуся.

Крик, который раздался в подвале, едва до него дошли первые аккорды дождя, казалось, пришел из самых недр земли – так могло кричать лишь нечеловеческое существо женского пола, у которого одним движением руки выдрали из живота матку.

Незрячие не шелохнулись – пыль еще до конца не осела, и в ее припудренном тумане незрячими стали все.

Крик вышел в отверстие, застелился по земле, притаптываемый дождем, смешался с его плюхающими каплями и пополз ручейком по вытоптанной дорожке вокруг дома. Один его конец слился с другим, образуя окружность. Он поструился вот так недолго по дорожке, проложенной старым Али. Описал три круга, словно мелом рисуя защиту вокруг дома. Потом разомкнулся и потек во двор. Нашел дорогу к кранту. Заполнил его бетонную ванну. Сухие листья вспенились на поверхности, закружили корабликами. Крик ушел в слив – далеко под землю, и смолк там.

Глаза Дуси блеснули зрением. Зрачок сузился, уставился на Розу, удивился чему-то, согрел, улыбнулся и затянулся белой пленкой, будто тоже накрытый толстым слоем пыли.

– Дочка, я тебя вижу, – прошептала Дуся.

Роза сидела тихо. Никто не вставал со своих кроватей. Люда зажмурилась.

– Мама, – позвала Роза. – Мама, мама, мама, мама, мама, мама, МАМА!

Люда машинально вытянула руки – пощупать круглые гладкие шары. Поднялась с кровати, подошла к Дусе, подняла ее руку. Рука была водянистой. Люда вслушивалась, но ее пальцы не чувствовали биения на запястье. Она опустила руку, прижав ее к Дусиному боку. Но рука не захотела – свесилась с кровати и позвала безвольными пальцами за собой. Перед глазами встал Иса и несколько буханок хлеба. Люда потерла кончики пальцев. Пыль, слетевшая с балок. Погладила Розу по жестким рыжим волосам, заодно оттирая с пальцев пыль, – вся пыль сегодня принадлежит Розе.

Трудное дыхание Дуси прервалось, и все изменило. Ее стоны давно слились в сознании слепых с тяжелым пыльным дыханием самого подвала. Без стонов подвал был уже не тот…

– Может быть, она еще жива, – спокойно сказала Марина.

Люде захотелось хлестнуть ее по лицу.

Рука Дуси свисала с кровати. Роза старалась пристроить ее у тела, но непослушная, она снова отрывалась и повисала, маня. Люда долго смотрела на эту руку, под взглядом та набухала и, казалось, вот-вот прорвется тонким ручейком. Ручей возьмет от дождя силу и зашумит бурной рекой, которая смоет их, поглотит.

Чернуха завыла. Конец продуман и неотвратим. Его оставалось лишь записать.

Фатима вскочила с коврика. Что-то спугнуло ее.

– Уйду в соседний отсек, там больше балок. Там – безопасней, – она устремилась к выходу.

– Если уж Фатима молитву прервала, значит, что-то неладно, – поднялась Марина. – Значит, всем пора уходить.

Уайз заворочался, переваливаясь с одного бока на другой. Он словно запутался в невидимой сети желаний. Барахтался на кровати, рвался с нее, но не мог встать.

– Помогите, – захныкал он. – Не хочу оставаться один с Дусей. Мне страшно. Не хочу, не хочу!

Марина протянула ему костлявую руку.

Пахрудин бережно опустил черный ящик под кровать.

Слепые устремились к проходу.

– Чернуха! – позвала Люда.

Собака выгнула спину и пошла за хозяйкой. Марина выходила последней – легонько подталкивая Розу костяшками в спину.

В другом отсеке было холодней, но не так пыльно. Ливень распоясался – свистопляска снаружи мешала расслышать его барабанную дробь, но было и так понятно: с неба льет как из ведра.

Запах влаги взбудоражил собаку. Она визжала и кружилась на месте, ловя свой хвост. Слюни пузырились на черной мякоти ее челюстей. Она предчувствовала что-то.