Княжий остров - Юрий Сергеев

- Ну и что коль монах, при монахах прислужницам дозволялось быть и греха нет в том, что я нахожусь при нем. Идите, ступайте и не мешайте нам, — она перекрестилась на икону в головах лежащего и села рядышком на стул.

Илий молча взирал на нее, закрытый до подбородка одеялом. Его сухие длани лежали поверх солдатского сукна, глоток горького и пряного лекарства живительно растекался по телу и просветлял сознание.

Она печально глядела на него, видя стриженную клоками седую голову, изморщиненное невзгодами лицо, изработанные тяжким трудом мозолистые ладони, и постигала его судьбу страдальца, всю горечь насилия, учиненного над его душой и его бренным телом. Только глаза остались в этом человеке ясными и высокими, не смогли замутить их никакие беды и страдания, верой светились они и добролюбием.

Он слышал ее говор и понимал ее, но сам ответить не мог. Он уже смирился со своей болезнью и исходом скорым, молился молча, каялся и просил Бога за людей всех, даже за тех, кто бил его сапогами в грудь в подвалах Ленинградского НКВД, за тех, кто плевал ему в лицо, клочьями вырывал бороду и власы, кто глумился над ним и верой святой. И были они заблудшие, бесы вселились в них, спасение их заботило Илия еще тогда, когда харкал на пол кровью из отбитых легких и слушал хруст в себе ребер переломанных…

- Не тужи-ись, голубь ясный, тоскою не томись и помогай мне и людям, кои о тебе плачутся… вон внуча извелась, а коль помрешь? Ить она душу твою полюбила, поняла… Редкая у тебя душа знать, приветная, — она еще налила какого-то лекарства и напоила его, — бедный ты мой… поизгалялись сатаны над тобой, и не сказывай, все вижу и чую сердцем, — она сняла его руки с одеяла, открыла грудь старца, заголив рубаху к подбородку, поймав его взгляд напряженный и стеснительный, ласково успокоила, уж потерпи, поглядеть мне надобно тебя, — она трогала сильными пальцами его ребра и качала головой, — как же ты живой остался? Все ребрышки переломаны, посрослись наискось… а одно острым краем легкое режет… не беда… ты уж терпи, болезный мой, — она вдруг сильно давнула пальцами, Илий услышал хруст в своем теле, и боль полыхнула мгновенная, а потом сразу стало легче.

— Вот и все, милой… вправила тебе ребрышко, а то оно так без дела болталось выпавшее и терзало тебя. С недельку полежишь, и оно врастет на место в хребтину-то, мешаться больше не будет, а кровушку угомоним снадобьем травным. Боле не стану ниче делать, а потом хребтину тебе всю пройду рученьками, вправлю все костушки, на место определю, и голова перестанет кружиться. Ить кружится голова иной раз? Кружится… — она запустила ладонь под его спину и быстро прошлась пальцами по позвонкам, — так и есть… шибко они тебя изломали, изверги, как же ты ходил и работал, ить так умозолил рученьки… Ить боль же испытывал страшную… Милый ты мой старинушка… Чем же ты окреплялся и жил?!

— Моли-итвою, — едва внятно прошептал Илий…

- А теперь спать велю, — голос ее окреп, — омрачению не поддавайся, ить так просют люди за тебя и Бога молют… Кто ж им даст спасение и слово Божье, укажет путь праведный, ежель не ты, Илий! Ить так тебя зовут? — Она увидела, как он закрыл и открыл глаза утвердительно. Стали они уже сонные и радостные, как у грудного дитя… — Вот и хорошо, а я пойду травок свежих на лугах соберу и приготовлю такие меды тебе сладкие и животворные, помолюсь за тебя ноченьку, молитва моя женская, плачная, и коль с твоею молитвой сольются во здравие, то на ноги скоро станешь и праведную жизнь свою продолжишь, святой человек… — она его укрыла уже спящего и вышла.

В коридоре все с нетерпением ее ждали, и на немой вопрос она улыбнулась облегченно и успокоила:

- Спит… ребрышко у него вывернуто было и давило дых, все вправила ладом… Мне бы в луга сходить, травки собрать.

Лебедев тронул за плечо Егора и проговорил:

- Проводи Марью Самсоновну за монастырь к озеру и лугам.

Только теперь обняла Ирина бабушку и расцеловала, лицо ее сияло, куда делись усталость и страх за умирающего старца.

- Неслух, Ариша, — растрогалась старуха, — иди поспи, а вернусь, то и погутарим вдоволь. Старичок-то и впрямь хороший, не зря за мной послала людей… за великую честь почту его поправить, ну, идем же, Егорша, по травы…

Они вышли из монастыря и медленно побрели вдоль озера. Старуха вглядывалась в разлив трав, искала какую-то редкую и не находила пока. Остановилась на берегу озера, перекрестилась на собор и церкви за каменной стеной обители и пытливо оглядела вновь Егора.

- Ты не забижай, милый, Аришу-то, — робко попросила и скромно опустила глаза, — самая любимая внуча… Последняя… Исскучалась по ей, моченьки нету, думала уж и не увижу больше… Слыхивала, что ранили иё два раза, все молитвы измолила, все глазоньки проглядела, на дорогу кажний денюшко выходила-выглядывала. Родну дочь так не жалела, а к внуче всем сердцем приросла, исстрадалась…

— Не обижу… свет без нее не мил.

- Люби… она хорошая у меня, не избалованная и обходительная, на руку скорая в работе… детушек бы ей Бог послал и пора угомониться в доме при них, не бабье это дело воевать… а ить тоже надо обихаживать страждущих… вся в меня, какой научила быть, такой и живет… — она склонилась к траве и забыла про Егора, стала разговаривать с травкой, прося милости у ней и прощения, что беда людская вынуждает погубить ее рост и цвет, для пользы человека…

Егор со стороны наблюдал, как вскинула Мария Самсоновна над головой персты в крестном знамении, молитву читала травушке и Богу, сорвала и положила за пазуху в свое тепло… Так по листику, по травинушке нашли они все что надобно для лекарства и опять прибрели к берегу озера, свежо пахнущему сыростью и рыбой. Мария Самсоновна благостно умылась чистой водой, ловко утерлась подолом и присела на сухом бережке под молодыми березками передохнуть малость, все с удивлением вглядываясь в монастырь и любуясь им, освеченным солнцем. В озере плескалась рыба, у самого берега гонялась крупная щука за мелочью, и малек серебряным дождем вылетал из воды, спасаясь от зубов страшных.

- Мала рыбка, а ум имеет, — промолвила старуха, — ить никто иё не учил убегать от алчной рыбины, а вот спасается. Потом вырастет и икру сама бросит, и продолжит свой род; лишь бы щуки и окуни коряжные ни лютовали, достаются им больные и слабые рыбки… Так и человек живет, если крепок телом и памятью, дарованной дедами, то неподвластен он бедам и хищным бесам… Но коль погряз в чревоугодии и вялым стал от жиру, тут как тут духи темные войдут в него и погубят с его же помощью весь род и племя… Ведь кости ломали святому старцу русские люди, по напущению бесов; вот как он поправится, и спрошу его, так ли это… Что за омрачение нашло на детушек наших и сынов, что сами колокола с церквей посымали и порушили их, кресты на груди не носят, живут одним днем, работают в поле из-под палки. Что стряслось на земле нашей? Что за щуки гонят их к гибели? Гос-с-споди-и, спаси и сохрани вас с Ариной от напасти душевной и соблазнов мирских. Но и знайте! Чем вы чище будете, тем искушать вас станут сильней и привязчивей, тем пуще ненависти и зависти увидите в сердцах очернелых к вам, а жить надо… жить праведно и чисто, ибо кроме скорого Божьего суда есть ишо страшный суд — совести своей. Ты слухай-слухай… разговорилась я что-то на радости встречи с Аришей и… с тобой, мой наказ вам к добру и любви.