Подменный князь - Иван Апраксин

Зимовка на Березани оказалась именно такой, как опасался Свенельд.

Князь Святослав смотрел на принесение в жертву богам своих недавних соратников и с удовлетворением думал о том, как устроит точно то же самое в Киеве, стоит ему весной вернуться туда.

И в Киеве думали об этом же…

Оставшийся за отца на киевском престоле малолетний княжич Ярополк выслушал вернувшегося воеводу Свенельда и пришел в ужас. Он помнил бабушку – христианку княгиню Ольгу, и сердце его уже давно принадлежало Христу. Бабушка, оставшись вдовой после гибели мужа – князя Ингвара-Игоря, открыто крестилась и приняла христианство. Ярополк с детства полюбил греческое богослужение, проводившееся в киевском храме. Напевный хор, иконы Святой Троицы и святых угодников и теплящиеся перед ними свечи в полумраке церкви. И то, как бабушка наклонялась к нему и рассказывала:

– Это еще что, – говорила она. – Вот вырастешь, поедешь в Константинополь и увидишь там собор Святой Софии – Премудрости Божией. Как услышишь пение в том соборе и весь чин священный, так покажется тебе, что ты не на земле грешной, а прямо на небо попал, к Отцу Небесному.

В княжеском тереме при княгине Ольге постоянно находились греческие монахи и священники, приехавшие из Константинополя. Помнил Ярополк и то, как однажды из далеких западных земель явился к княгине посланец римского папы – епископ Адальберт.

Маленького роста, щуплый, он постоянно кутался в долгополую шубу из волчьего меха и пугливо озирался по сторонам в высоких княжеских хоромах. Впрочем, оказался он совсем не робкого десятка. Да робкого и не послали бы сюда, в языческие земли.

Адальберт боялся, что язычники растерзают его, не станут слушать. Обритые воины в поддевках из звериных шкур, капища идолов на перекрестках киевских улиц – все казалось ему враждебным, не готовым к тому, чтобы услышать Слово Божие.

Но оказалось, что опасения епископа были хоть и не совсем напрасны, однако разочарование подстерегало его совсем с другой, неожиданной стороны.

Полного и официального разделения христианской церкви на Восточную и Западную тогда еще не произошло, но фактически отношения между Римом и Константинополем были к тому времени разорваны. Между двумя крупнейшими церквями росла конкуренция, подогреваемая взаимным недоброжелательством. Поэтому греческие священники и монахи, окружавшие княгиню Ольгу, сделали все, чтобы сначала не допустить к ней римского епископа, а затем, когда встреча все же произошла, отвратить от него сердце киевской властительницы.

Конечно, лицом к лицу и глаза в глаза они кланялись епископу Адальберту и называли его «возлюбленным братом», однако, оставшись наедине с неискушенной в религиозных вопросах княгиней, усердно расписывали ей ужасы римского мира, ложность римской церкви. Из их рассказов выходило, что из-под длинных священнических одежд Адальберта при любом неловком движении могут показаться копытца и кончик хвоста, которым соблазняются неокрепшие духом христиане-прозелиты. Маленький княжич Ярополк, присутствовавший при этих увещеваниях, потом с интересом присматривался к епископу из Рима в ожидании увидеть те самые копыта из-под сутаны…

Адальберт уехал ни с чем, его визит в Киев опоздал на десяток лет. Княгиня Ольга уже приняла крещение по восточному обряду, и считала своими учителями греков.

– Твой отец, князь Святослав, вернется весной в Киев и перебьет всех христиан, – объяснил юному княжичу воевода Свенельд. – Он так и сказал мне, перед тем как я покинул его.

О том, что пришлось срочно бежать из лагеря обезумевшего Святослава, Свенельд не говорил. Зачем волновать ребенка, рассказывая о том, как бросил его отца?

– Князь остановился с дружиной на острове Березань, – сказал Ярополку воевода. – А меня послал впереди себя.

Вот и все объяснения. Такая же версия появления Свенельда с его воинами в Киеве до того, как туда вернулся Святослав, была выдвинута и для всех горожан. Догадывались ли горожане о том, что произошло, или нет? Кого это волнует, пусть думают что хотят…

Тем более что Свенельд с боярином Блудом были уверены: жизнь Киева в их руках, и они должны срочно что-то сделать.

Наступит весна, и в столицу вернется обезумевший Святослав, а вместе с ним – ошалевшая от крови дружина. Что станет с Киевом после этого? Начнутся погромы христиан, а их уже совсем немало. И не кончится ли дело братоубийственной резней, но уже не на острове Березань, а в столице княжества?

– Твой отец собирается умертвить христиан, – сказал Свенельд Ярополку.

– И меня тоже? – ошарашенно спросил мальчик.

Что должен был ответить на это воевода? Он достаточно хорошо знал князя Святослава, чтобы понимать – роковой исход неизбежен. Если князь вбил себе в голову, что древним богам нужна кровь христиан, то никому здесь не поздоровится.

Много вина с пивом выпили в тереме Блуда ближний боярин и храбрый воевода. Они пили, ели и в разговорах своих ходили вокруг да около. Хоть и знали друг друга давно, и прекрасно понимали друг друга, но сказать окончательное слово никто не решался.

Слухи о том, что происходит сейчас на Березани, ползли по Киеву. Свенельд обмолвился об этом своим воинам, ушедшим с ним, а те разнесли весть о кровавом безумии князя своим родным и близким. Город сжался в бессильном страхе. О предстоящем возвращении Святослава с дружиной предпочитали не говорить: понимали, что неминуемо начнется.

И взгляды всех невольно обращались к занесенной снегом высокой крыше терема боярина Блуда. Знал народ, что ближний боярин хитер и крепок умом. Но можно ли рассчитывать на него сейчас? Захочет ли он заступиться за христиан?

А кто еще мог защитить их? Малолетний княжич Ярополк?

Именно ответственность перед историей, перед народом толкнула тогда Блуда со Свенельдом к тому, чтобы решительное слово было наконец произнесено между ними. Конечно, об истории они не думали, а о народе – еще меньше, но чувство самосохранения и некоторый опыт подсказывали им, что задуманной князем резни допустить нельзя.

Случилось это после третьего кувшина сладкого хазарского вина, когда глаза у обоих налились кровью. Такое многократно случалось и раньше, и в этих случаях слуга, дежуривший за дверью и чутко прислушивавшийся к происходящему, обычно засовывал голову в горницу. Потому что знал: сейчас боярин пожелает развлечься сам и развлечь своего дорого гостя. А это значило, что нужно только спросить, какую именно наложницу следует привести.

Развлечения Блуда были слугам известны. Уже несколько лет, как мужские силы оставили боярина. Не совсем, не до конца, но значительно ослабели. Ослабели настолько, что он уже не мог прийти в сексуальное возбуждение без дополнительной встряски. А дополнительной встряской для него служило наблюдение за чужим половым актом…

В этом отношении воевода Свенельд подходил боярину как нельзя лучше. Не только храбрый воин, но и мощный неутомимый любовник, он был готов к «подвигам» в любое время.

Наложницу приводили одну, и Свенельд, бегло осмотрев ее и тотчас отставив в сторону пиво с вином, приступал к любовным утехам. Делал он это на лавке либо на полу, устланном медвежьей шкурой, и нимало не заботился о том, что со стороны за этим процессом пристально наблюдает хозяин дома. Блуд же сидел неподвижно, и лишь глаза его постепенно разгорались. Затем на щеках выступал румянец: сначала бледный, затем лицо шло пятнами, и уже потом все оно становилось багрово-красным. Губы его начинали подергиваться, и в уголках появлялись пузырьки слюны…