Книга реки. В одиночку под парусом - Владимир Федорович Кравченко

и Белой Рейснер прошла вместе с флотилией как флаг-секретарь, политработник, военный корреспондент и литератор. Нескольких месяцев путешествия на царской яхте ей оказалось достаточно, чтоб почувствовать себя морским волком и принять на себя обязанности комиссара Генерального Морского штаба.

В Свияжске в это же время находился лихой матрос, коммунист-пулеметчик с «Вани Коммуниста» Всеволод Вишневский. Лариса Рейснер стала прообразом Комиссара в его пьесе «Оптимистическая трагедия».

…Из ворот Успенского монастыря навстречу мне выкатывает конная повозка. Ею с видимым удовольствием управляет румяный молодой монах в подряснике и скуфейке. Короб повозки ярко расписан цветами и завитками, как конфетная коробка. Если не считать велосипеда мэра, это было единственное транспортное средство, увиденное мною в Свияжске.

Сквозь новые ворота я вошел на территорию монастыря. Во дворе его стучали молотки, визжали пилы. Двое рабочих, вскарабкавшись по прислоненной к стене лестнице, перекрывали крышу трапезной. Я постоял какое-то время, рассматривая высокую белую красавицу-колокольню с тремя ярусами кокошников и граненым барабаном звонницы. Взобравшись на нее, вы окажетесь на самой высокой точке острова, а подойдя к перилам с точеными балясинами, увидите все восемь сторон света — по одной на каждый из проемов в стене звонницы. Здесь любой ветер, откуда бы он ни прилетал, встречало свое, только ему одному предназначенное окно.

Специалисты полагают, что соборный Успенский храм строил Постник Яковлев, зодческий гений которого вылился чуть позднее в создание знаменитого храма Покрова на рву, более известного как храм Василия Блаженного.

Успенский Богородицкий мужской монастырь был знаменит как один из очагов духовной культуры Руси, имел библиотеку, включавшую уникальные летописи, подлинники памятников древнерусской письменности. Славился он и великолепным монастырским некрополем.

Богатейший свияжский архив был разорен, некрополь стерт с лица земли. Сгинули в лагерях архиепископы Казанский и Свияжский, были расстреляны и разогнаны монахи, кельи и подвалы превращены в темницы, в которых томились и умирали несчастные узники. Из ворот монастырских по нескольку подвод в день вывозили умерших. В кельях Свияжлага существовала химическая лаборатория, где на людях проверяли какие-то секретные препараты. Много сидело старой профессуры, бывших дворян. Один из выживших зеков, москвич лет восьмидесяти, до сих пор ежегодно наезжает в Свияжск.

Выхожу на откос под стенами Успенского монастыря, с которого бескрайне распахивается волжский простор с рядами голубых островов и клонящимся к горизонту солнцем. Где-то там, в теряющейся дали, находится устье впадающей в Волгу Свияги, давшей имя этому чудо-городку.

Дорожка под стенами монастыря вымощена плитами, усажена окультуренными деревцами. Падаю в ковыли вблизи двух дерев, причудливо сплетенных, словно в танце, стволами. Под голову кладу рюкзачок, с которым не расстаюсь ни днем, ни ночью (документы, деньги, путевые дневники, фотоаппарат). Небо над моей головой свежо голубело, как в ветреном марте, ближе к западному краю к нему примешивалась трудноуловимая жемчужная муть, методом мягкого перехода, называемого в живописи сфумато, изобретателем которого явился великий Леонардо, превращаясь в млечную блистающую завесу, покрывавшую горизонт, откуда что-то медленно и неслышно надвигалось на нас. Я лежал, лежал. Почувствовав голод — пожевал сухарей. Почувствовав жажду — сделал пару глотков из фляги. Разложил на траве планшет и углубился в изучение путевой карты. Пригревшись на солнышке, даже задремал.

За это время никто меня не потревожил, ни один человек не прошел по тропе, на обочине которой я расположился. Эта пауза, в которую я погрузился, на какое-то время выпав из действительности, несла в себе некий смысл. Одолев полторы тысячи километров, я плыл сюда долго и трудно, с великими усилиями переваливал через дамбы, попадал в шторма, рисковал, доверившись хрупкому сооружению из дюралевых палок и дышащей на ладан резины, страдал от палящего солнца и дождя, ел с ножа, боролся с комарьем, — и все для того, чтоб очутиться в этом месте в этот достопамятный день и час, чтобы рухнуть, как надломленный, под грузом своей грандиозной ненужности в эту траву под белыми стенами старого монастыря… Было что-то такое останавливающее в этом пейзаже, в этом острове, к которому я, сминая траву, припадал сначала грудью, потом спиной, всей кожей чувствуя подземный гул в пластах породы, словно это колотились изнутри острова, стремясь выбраться наружу, заточенные души невинно убиенных, замученных, сосланных, похороненных в монастыре. Надо мною витали тени Ивана Грозного, Германа Свияжского, Пушкина, Толстого, Всеволода Вишневского, Ларисы Рейснер в кожаной куртке с маузером в кобуре, анархиствующих братишек в бескозырках, сонма великих угодников Божьих, пустынников, постников, затворников, бессребреников, блаженных, преподобных, страстотерпцев, новомучеников и исповедников российских. Словно броненосец из «Оптимистической трагедии», остров-град Свияжск плыл сквозь волны, неся на себе груз истории и сегодняшнего непотребства; великая река в своем неостановимом движении к морю обтекала остров с двух сторон, выглаживая прибоем песчаные берега, которые все еще таили древние клады…

Город долго был социальным отстойником. После войны радениями чиновников сюда были перенесены сразу несколько заведений весьма специфического толка — школа для умственно отсталых детей, дом хроников, психбольница, школа-интернат для слепых детей. Умственно больные, хроники, слепые свободно бродили по острову; из слепых детей был создан большой духовой оркестр, игравший на городских торжествах. Сегодня осталась школа для умственно отсталых. Молодежи в городке становится все меньше — молодые люди не видят перспектив и уезжают в другие города. В последние три года в Свияжске не родилось ни одного малыша, в городской школе учится всего тридцать учеников. Постоянное население острова — двести девяносто человек, и двести человек — дачники. Из акта комплексной межведомственной комиссии от 18.10.94: «…город находится на стадии деградации и вымирания».

Жизнь городка протекает мирно, но иногда случаются драки — человечья душа, напитанная волжской ширью, требует выхода, выливаясь в буйстве и диком пьяном кураже. Изредка бывают кражи — зимой, например, крадут дрова, летом курей. Много лет назад в Свияжске произошло убийство, конечно, по пьяному делу. Местные парни, сводя счеты между собой, утопили человека. Убийц нашли, они отсидели свой срок, потом вернулись.

Питьевая вода, поступающая из артезианской скважины, заизвесткована, из-за чего свияжцы болеют. Клуб сгорел. Недавно были закрыты детский сад и аптека. В фонде городской библиотеки всего 1323 книги. Зато у многих в домах есть видео. Важное место в хозяйственной деятельности островитян занимает плавучий понтон, на котором с наступлением сенокосной поры вывозят на острова трактор «Беларусь» с косилкой. Заготовленное сено переправляют тоже на понтоне.

Скоро город соединит с берегом насыпная шоссейная дорога, и Свияжск перестанет быть островом — к вящему удовольствию местных жителей и к неудовольствию любителей волжской экзотики. Да, скоро в Свияжск можно будет приехать на автобусе, автомашине или