Государственность и анархия - Михаил Бакунин

В 1858 году вся национально-либеральная партия, пользуясь первыми симптомами изменения правительственной политики, перешла на ее сторону. Бывшая демократическая партия распалась: огромнейшая часть ее образовала новую партию, «партию прогрессистов», остальная продолжала называться демократическою. Первая с самого начала горела желанием соединиться с правительством, но, желая сохранить свою честь, умоляла его дать ей приличный предлог для такого перехода, требовала хотя бы внешнего уважения конституции. Она кокетничала и пикировалась с ним до 1866 года, а затем, побежденная блеском побед против Дании и Австрии, безусловно сдалась правительству. Демократическая партия, как увидим, сделала в 1870 году то же самое.

Якоби не последовал и никогда не последует общему примеру. Демократические принципы составляют его жизнь. Он ненавидит насилие и не верит, что путем его можно создать могучее германское государство; поэтому он остался врагом, правда, одиноким и бессильным, нынешней прусской политике. Бессилие его главным образом происходит от того, что, будучи государственником с ног до головы, он искренно мечтает о свободе и в то же время желает единого пангерманского государства.

Нынешний германский император Вильгельм I не страдает противоречиями и, подобно незабвенному Николаю I, создан как бы из одного куска металла, словом, целый человек, хотя и ограниченный. Он да нецарствующий граф Шамбор едва ли не одни, верящие в свое богопомазание, божественное призвание и право. Он, верующий король-солдат, подобно Николаю, выше всех принципов ставит принцип легитимизма, т. е. наследственное государственное право. Последнее для его совести и ума было серьезным затруднением для соединения Германии, потому что нужно было столкнуть с престолов множество законных государей; но в государственном кодексе есть другое начало – священное право завоевания, – разрешившее вопрос. Государь, верный монархическим обязанностям, ни за что в мире не согласится занять престол, который предлагается ему бунтующим народом и который освобожден им от законного государя; но он сочтет себя вправе завоевать этот народ и престол, лишь бы Бог благословил его оружие и лишь бы был удобный повод для объявления войны. Это начало и основанное на нем право всегда признавалось и признается до сих пор всеми государями.

Вильгельму I необходимо было иметь, следовательно, министра, способного создавать законные поводы и средства для расширения государства путем войн. Таким человеком был Бисмарк, которого Вильгельм вполне оценил и назначил своим министром в октябре 1862 года.

Князь Бисмарк – ныне самый могущественный человек в Европе. Это – чистейший тип померанского дворянина с донкихотскою преданностью королевскому дому, с обычною военно-сухою наружностью, с дерзким, сухо-учтивым, большею частью презрительно-насмешливым обращением с бюргерами-политиками-либералами. Он не сердится, что его называют «юнкером», т. е. дворянином, но обыкновенно отвечает противникам: «Будьте уверены, мы сумеем поднять честь юнкерства». Как человек чрезвычайно умный, он совершенно свободен как от юнкерских, так и от всяких других предрассудков.

Мы назвали Бисмарка прямым политиком Фридриха II. Первый, как и последний, прежде всего верит в силу, а потом в ум, располагающий ею и нередко удесятеряющий ее. Будучи вполне государственным человеком, он, как и Фридрих Великий, не верит ни в бога, ни в черта, ни в человечество, ни даже в дворянство – все это для него только средства. Для достижения государственной цели он не останавливается ни перед божескими, ни перед человеческими законами. В политике он не признает нравственности; подлость и преступление только тогда безнравственны, когда они не увенчались успехом. Более Фридриха холодный и бесстрастный, он бесцеремонен и дерзок, как он. Дворянин, выдвинувшийся благодаря дворянской партии, он душит ее систематически, ввиду государственной пользы, мало того, ругается над ней так же, как прежде ругался над либералами, прогрессистами, демократами. В сущности, он ругается над всем и всеми, исключая императора, без расположения которого он не мог бы ничего предпринять и сделать. Хотя, быть может, втайне, с своими друзьями, если таковы есть, он ругается и над ним.

Чтобы вполне оценить все сделанное Бисмарком, надо вспомнить, кем он окружен[66]. Король, человек недалекий, получивши богословски-фельдфебельское воспитание, окружен аристократически-клерикальною партиею, прямо враждебною Бисмарку, так что последний каждую новую меру, каждый новый шаг берет с бою. Такая домашняя борьба отнимает у него по крайней мере половину времени, ума, энергии и, конечно, страшно задерживает, мешает, парализует его деятельность, что отчасти хорошо для него, ибо не дает ему возможности зарваться в предприятиях, как зарвался знаменитейший самодур, Наполеон I, бывший не глупее Бисмарка.

Публичная деятельность Бисмарка началась в 1847 году; он явился главою самой крайней дворянской партии в соединенном представительном собрании. В 1848 году он был отъявленным врагом франкфуртского парламента и общегерманской конституции и страстным союзником России и Австрии, т. е. внутренней и внешней реакции. В таком духе он принимал самое деятельное участие в ультрареакционном листке Kreuzzeitung, основанном в этом году и существующем поныне. Разумеется, он был горячим защитником министерств Бранденбурга и Мантейфеля, следовательно, резолюций конференции в Ольмюце. С 1851 года он был посланником при Германском союзе во Франкфурте. В это-то время он коренным образом изменил свое отношение к Австрии. «У меня как повязка упала с глаз, когда я присмотрелся к ее политике», – говорил он своим друзьям. Тут только он понял, как Австрия враждебна Пруссии, и из горячего защитника сделался ее непримиримым врагом. С этого момента уничтожение всякого влияния Австрии на Германию и исключение ее из последней стало постоянною и любимою его мыслью.