Уникум - Варвара Клюева

— Насколько я помню, нет.

— На следующий день, когда вы заходили к Полторацкой, вам никто не попадался на глаза? В холле? В коридоре? Может быть, где-нибудь хлопнула дверь кабинета?

— Нет.

— Вы подошли к кровати?

— Да.

— Не заметили, Полторацкая дышала? Какое-нибудь движение, дрожание век, пульсирующую жилку не помните?

— Нет.

— В каком положении она лежала?

— На левом боку, лицом к окну.

— Поза не показалась вам неестественной?

— Нет.

И так далее и тому подобное. Белов повторял одни и те же вопросы на разные лады, снова и снова возвращался к одним и тем же моментам, но, по существу, не спросил ничего нового. Все это я уже рассказывала ему на самом первом допросе. Правда, тогда я говорила куда пространнее и охотнее. Теперь, с каждым моим кратким ответом Белов напускал на себя все более мрачный вид, хотя моя лаконичность должна была облегчить ему ведение протокола — сегодня беседовали без магнитофона.

— Хорошо, — сказал он наконец. — Прочтите это и распишитесь, пожалуйста.

Я внимательно прочла все листочки и поставила на каждом свою подпись.

— По-видимому, это последняя наша с вами официальная беседа, Варвара Андреевна. Начальство срочно отзывает меня назад в Симферополь. Ваше дело решено разделить на две части. Местные власти еще раз проверят персонал пансионата и отдыхающих, а также туристов, остановившихся по соседству с пансионатом, на предмет возможной связи с Полторацкими. Вы и ваши друзья вольны вернуться домой. Мое начальство созвонилось с Москвой, и там любезно согласились взять на себя столичные связи Полторацких. В конце концов, может, это и правильно, не знаю. Я не люблю передавать другим дела, которые начинал сам, но приказ есть приказ. Копии всех материалов следствия должны быть отправлены в Москву уже сегодня. Возможно, там лучше справятся с делом, но мне, честно говоря, в это не верится. Материальных улик нет, свидетелей — тоже, рассчитывать можно только на победу в психологическом поединке с убийцей. А убийца — если это не посторонний, которого мы проворонили, — по-настоящему крепкий орешек. Так что по всем признакам шансов на раскрытие этого преступления немного. — Заметив, как вытянулась у меня физиономия при последних его словах, Белов сделал паузу. — Вы что-то хотели сказать, Варвара Андреевна? — спросил он с прекрасно разыгранной надеждой в голосе.

— Нет, — коротко ответила я, возвращаясь к прежней роли.

— Мне показалось, я вас расстроил.

— Немного.

— Боитесь тени сомнения, которая может омрачить вашу дружбу? — процитировал он меня, и довольно точно.

— Наверное.

Белов сложил губы в грустную улыбку.

— Не расстраивайтесь. А то я сейчас запру вас всех в одной комнате и буду мучить вопросами до тех пор, пока кто-нибудь не сознается.

— Спасибо, не стоит. Я могу идти?

Белов хотел сказать что-то еще, но передумал.

— Да, пожалуйста.

Я встала, подошла к двери и взялась за ручку.

— Варвара Андреевна!

Я обернулась и стала наблюдать, как шпион Белов искусно изображает душевную борьбу. «Интересно, как ему удается по желанию менять цвет лица? Может, для этого существуют какие-нибудь специальные приемы, которым обучают шпионов и следователей прокуратуры?»

— Я догадываюсь, чем вызвано ваше… ваша сдержанность. И хотя мой поступок был продиктован профессиональным долгом — согласен, это звучит довольно цинично, — я готов принести вам извинения. Я не думал, что моя маленькая дезинформация так сильно на вас подействует, хотя, признаться, отчасти рассчитывал на это. Насколько я понимаю, вы очень сильно испугались. Потом что-то произошло, и ваши подозрения рассеялись. Мне, конечно, было бы очень любопытно узнать, почему именно вы испугались и что рассеяло страх, но, боюсь, вы не захотите рассказать. Я не настаиваю. Только прошу вас, Варвара Андреевна, не держите на меня зла.

— Хорошо, Константин Олегович. Желаю дальнейших успехов и повышения по службе. Надеюсь, от признаний в любви и прощальных лобызаний мы воздержимся?

Белов поперхнулся, а потом расхохотался:

— А вы правы, вам совершенно не подходит имя Варя.

Я вернулась к Леше и Марку и объявила, что до тех пор, пока нас не пересажает московская прокуратура, мы свободны. Как я и предполагала, это известие явилось для них полнейшей неожиданностью. Видимо, Белов не хотел столь ошеломляющей новостью преждевременно выбить свидетелей из колеи.

— Надо пойти сообщить Славкам, — сказал Марк, когда немного пришел в себя. — То-то Ирочка обрадуется.

Чего мне не хотелось, так это радовать Ирочку.

— Ладно, вы сходите, а я во избежание скандала лучше сразу вернусь в лагерь. У Генриха, наверное, тоже поднимется настроение. Если это возможно — с его-то ожогами. Да и событие — не бог весть какая радость.

— Думаешь, дело так и закроют? — задумчиво спросил Марк.

— Белов так думает.

— Ну, может, оно и к лучшему…

— Может, и к лучшему, если мы сами догадаемся, кто убийца. Мне почему-то не хочется всю оставшуюся жизнь ловить и бросать подозрительные взгляды. Ладно, пойду я.

Я вернулась в лагерь. Генрих чувствовал себя неважно — похоже, у него поднялась температура. Услышав мои новости, он вздохнул, но ничего не сказал. Я достала спирт и протерла его ожоги.

— Придется нам, наверное, еще на пару дней задержаться, пока ты не оклемаешься.

— Не беспокойся, Варька. Думаю, завтра я буду здоров.

— Ладно, поглядим.

Тут вернулись Леша, Марк и Прошка. Славок с женами они не застали, но решили не разыскивать — оставили записку. Мы приготовили на скорую руку обед, поели, и я поднялась в гору — позагорать в солярии. Честно говоря, настроение у меня было невеселое и разговаривать ни с кем не хотелось.

Я устроилась на солнышке, сунула голову в тень и через несколько минут меня сморил сон. Проснулась я от резких, возбужденных голосов.

— Ты с ума сошел, Славка! — сердито говорил Марк. — Тоже мне, нашел козла отпущения!

— Чего это ты все к ней цепляешься? — негодовал Прошка. — На любимую мозоль она тебе, что ли, наступила?

— Да ты только посмотри на Варьку и вспомни Мирона! — басил Леша. — У нее непонятно в чем душа держится. Она физически не могла такую гору мышц через кусты в обрыв протолкнуть!

— Варька не могла так убить! — взволнованно убеждал Генрих. — Она человек открытый, у нее что в голове, то и на языке. Ни за что не поверю, что она убийца!

— Да вы выслушайте меня, — послышался невозмутимый голос Славки-Владика.

Но ему еще долго не давали раскрыть рта.