Перемены - Джим Батчер

Это «что-то» оказалось в паре шагов от меня, а я так и не успел затормозить. Все, что мне оставалось сделать, — это вытянуть руку и схватиться за перила в дальнем углу крыльца. Руку, правда, пришлось сразу же отдернуть, потому что «что-то» разнесло перила в щепки взмахом длинного, неописуемо быстрого когтя. Гулкое уханье сделалось громче и чаще, и до меня вдруг дошло, что я слышу биение его сердца, громкое, как басовый барабан.

Я не тешил себя надеждой на то, что смогу удрать от столь быстрого существа. Нас с ним разделяло шага два или три, но оно мгновенно сократило дистанцию и метнулось мне в лицо.

Я отчаянно извернулся, выхватил жезл и выпустил в него огненный заряд, но оступился и упал. Огонь, правда, попал по назначению, но это помогло мне не больше, чем если бы я швырнул в тварь резиновым утенком.

Я подумал было, что мне конец, но тут на крыльцо вырвался из дома Мыш, окутанный бледно-голубым сиянием. Одним огромным прыжком он одолел разделявшее их расстояние и приземлился прямо промеж широких, причудливо ссутуленных плеч угрожавшей мне твари. Когти Мыша впились монстру глубоко в спину, а мощные челюсти сомкнулись на короткой, почти неотделимой от плеч шее.

Тварь дернулась от боли, но не издала ни звука. Она навалилась на меня — конечно, напасть полноценно, клыками и когтями, Мыш ей помешал, но и одного веса ее, помноженного на скорость, хватило, чтобы у меня затрещали ребра, а ногу пронзила резкая боль.

Мыш опрокинул гадину на землю, терзая ее зубами, царапая когтями спину и вообще причиняя ей максимум боли. Вечерний воздух содрогался от его рыка, и при каждом рывке с его шерсти срывалось облачко голубого света.

По всем правилам, твари полагалось бы уже издохнуть, вот только ей этого, похоже, никто не сказал. Она извернулась, отскочила от земли как резиновый мяч, схватила Мыша за хвост и швырнула его вверх. Мыш описал в воздухе крутую параболу и врезался в землю с силой пудовой кувалды, взвизгнув от боли.

Не раздумывая, я вскинул жезл, закачал в него как мог больше огня Души и с криком «А ну не трожь мою собаку!» разрядил в гадину.

Струя белого огня сорвалась с конца жезла и полоснула тварь от бедра до затылка, воспламенив ее плоть. Тварь снова беззвучно содрогнулась от боли, и барабанная дробь ее пульса сделалась еще чаще. Гадина упала и задергалась на земле, оставив в покое Мыша.

Я попытался встать, но больная нога отказывалась держать меня, а от внезапно навалившейся слабости руки повисли плетьми. Я так и лежал, задыхаясь, не в силах пошевелиться. Мыш, пошатываясь, поднялся на ноги; язык вяло свешивался из его пасти. За спиной у меня кто-то застонал, и, с трудом оглянувшись, я увидел сидевшего с вывернутым под неестественным углом плечом Томаса. От модного прикида остались одни лохмотья, из живота — рядом с пупком — торчала какая-то железяка, а половину лица сплошь заливала кровь, слишком бледная для человеческой.

— Томас! — крикнул я. Или сделал попытку крикнуть. Какая-то странная акустика была здесь, в невидимом туннеле, в котором я вдруг оказался. — Вставай, чувак!

Он посмотрел на меня пустым, оглушенным взглядом.

Тварь тем временем дергалась уже медленнее. Я повернулся и увидел, что она успокаивается, пульс снова делается ровнее. Теперь я смог наконец разглядеть ее получше.

Размером она была с хорошего быка, и пахло от нее соответственно. Впрочем, последнее, возможно, потому, что я ее немножко пережарил. Причудливая форма тела намекала на то, что она способна с равной легкостью передвигаться как на двух, так и на четырех конечностях. Черной кожей она смахивала на Красного вампира в истинном своем обличье, а голова напоминала одновременно человечью, кошачью (не домашней киски, а ягуара или пумы), а может, еще и крокодилью… или кабанью. И все на ней — и глаза, и язык, и весь рот — имело эту же угольно-черную окраску.

И, несмотря на все, что я только что с ней проделал, она начинала снова подниматься.

— Томас! — крикнул я. Или прохрипел.

Тварь тряхнула головой, и взгляд ее черных как смерть глаз уперся в меня. Она двинулась ко мне, задержавшись только для того, чтобы отшвырнуть в сторону оказавшуюся у нее на пути мою оглушенную собаку. Мыш приземлился бесформенной грудой — он явно пытался удержать равновесие, но не смог.

Я поднял жезл, нацелил его в надвигающуюся тварь, но сил у меня хватило лишь на тонкую струйку дыма, не более того.

И тут камень, прилетевший из ниоткуда, врезал твари по шнобелю.

— Эй! — послышался голос Молли. — Эй, Капитан Асфальт! Смоляное Чучелко! Ау!

Мы с гадиной разом повернулись на голос и увидели Молли, стоявшую у всех на виду ярдах в двадцати от нас. Она швырнула еще камень, и тот ударил гадину в широкую грудь. Барабанный бой ее сердца снова участился и сделался громче.

— Ну давай, красавчик! — выкрикнула Молли. — Давай поиграем! — Она повернулась к твари боком и до ужаса развратно повела бедром. — Что, слабо?

Тварь напряглась и с потрясающей быстротой метнулась к ней.

Молли исчезла.

Тварь грянулась о землю в том месте, где только что стояла Молли, и выставленные вперед, сжатые в подобие кулаков лапищи зарылись в землю на добрых восемь дюймов.

Послышался издевательский смех, и еще один булыжник, прилетев откуда-то слева, ударил в тварь и отрикошетил в сторону. Гадина в ярости бросилась в том направлении — и Молли снова исчезла. И она снова отвлекла на себя тварь камнем и несколькими ужимками, чтобы снова исчезнуть.

Правда, с каждым разом она оказывалась все ближе к гадине — очень уж быстро та перемещалась. Но при этом с каждым разом обе оказывались все дальше от нас троих. Пару раз Молли даже выкрикнула:

— Торо! Торо! Оле!

— Томас! — окликнул я. — Вставай давай!

Брат несколько раз моргнул, делаясь постепенно все живее и осмысленнее. Потом провел рукой по окровавленному лицу, с силой мотнул головой, чтобы стряхнуть кровь с глаз и опустил взгляд на металлический стержень, торчавший у него из живота. Взялся за него рукой, поморщился и медленно вытащил. Железяка оказалась на поверку шестидюймовой стальной косынкой, какой крепят деревянные брусья, — судя по всему, из стены, сквозь которую он пролетел. Томас со стоном уронил железяку на землю, и глаза его на мгновение закатились.

Я видел, что его второе «я» берет верх. Кожа его сделалась еще бледнее; казалось даже, будто она начинает светиться. Дыхание выровнялось мгновенно, а кровоточивший порез на лбу стал быстро затягиваться. Он открыл глаза, и цвет их сменился с ярко-голубого на голодный серебристый.

Томас легко вскочил на ноги и покосился на меня.

— У тебя кровь идет?

— Не, — мотнул головой я. — Я в порядке.

В нескольких футах от нас Мыш тоже поднялся на ноги и отряхнулся, звякнув медальонами. Молли скрылась за углом дома, откуда почти сразу послышался оглушительный грохот.