Главред: назад в СССР - Антон Дмитриевич Емельянов

Спортсмены быстро построились в кучки, образовав что-то вроде команд. Вовка и его «коллеги по цеху» объявляли правила, по которым нужно было состязаться, и вызывали из толпы участников. Бык ходил со школьной тетрадью, записывал то, что ему говорили руководители клубов. Началось все со штанги, которую после каждой попытки выжать усиливали дополнительными блинами.

— Р-раз! — ревела толпа «химиков», когда один из них принял на руки восемьдесят килограммов. — Два-а! Три-и-и!

Тяжеленная штанга громыхнула по полу, теряя звук в наметенном песке. Подошел конопатый парень с наколкой ВДВ на предплечье, попросил накинуть еще блинов. Массу увеличили до центнера, и десантник из команды зареченских с видимым напряжением, но все-таки выжал ее. Вообще, я заметил, что качки стараются максимально соответствовать каким-то стандартам — все участники перед жимом вставали на весы, так что никакого хаоса не было, категории спортсменов учитывались. А вот сами весы мне понравились — сам на таких взвешивался в детстве. Тяжеленные, выкрашенные белой эмалью и с гирьками, которые нужно двигать по шкале на уровне глаз.

— Давай, Петя, не подкачай, — Загораев похлопал по спине таксиста. — На тебя вся надежда в нужной категории. Давай-ка точно прикинем, чтобы все как в аптеке…

Здоровяк встал на весы, Бык зафиксировал в тетрадку нужные цифры, указал рукой на площадку со штангой. Леня приготовил фотоаппарат. Штанга и так выглядела внушительно, но Петя добавил к ней еще несколько блинов, доведя общую массу до ста тридцати. Спортсмены начали возбужденно переговариваться, таксист подумал и добавил еще блинов.

— Сломается, — покачал головой один из ближайших ко мне качков.

— И р-раз! — хором выкрикнули «центральные». — И-и два! И-и-и тр-ри-и!

Когда Петя поднял на вытянутых руках огромную штангу, я на пару секунд испугался, что он и вправду не выдержит. Все-таки поднять железку хотя бы массой собственного тела в жиме лежа — это уже задача. А тут все сто сорок килограммов и в жиме стоя! Жесткая тема для настоящих мужчин. Четырнадцать лет назад, в тысяча девятьсот семьдесят втором, советский атлет Василий Алексеев установил мировой рекорд, который никто потом не смог повторить. Двести тридцать шесть с половиной килограммов! Но это профессиональный спортсмен, который долго тренировался. А наш Петя — обычный советский таксист после армии, который, к тому же, «немного не в форме».

— Ур-ра-а! — закричал вдруг тихоня Былинкин, что стало для меня и Лени с Никитой полнейшей неожиданностью.

После выступления нашего таксиста никто не решился побить его рекорд, и победу в жиме стоя в тяжелом весе присудили «центральным». А дальше спортсмены принялись отжиматься и бороться на руках, и я уже, честно говоря, немного сбился следить за результатами. Просто наблюдал за процессом, болея за команду Загораева. А потом, когда объявили победителей, и ими оказались хозяева чемпионата, все по очереди пожали друг другу руки, после чего трогательно пили чай и «Кашинскую» из маленьких поллитровых бутылок.

— В общем, так, Евгений Семеныч, — ко мне подошел Загораев и плеснул в мой стакан ярко-зеленого «Тархуна». — Я над твоим предложением думал. И решил, что надо попробовать. Как и обсуждали, твоих парней тоже будем пускать. Ты мне список только оставь поименный.

— Добро, Вова, — кивнул я, с наслаждением опрокинув в себя обжигающую и пахучую газировку. — Статья тоже будет.

И я даже знаю, как ее представить Громыхиной и Краюхину. Советский массовый спорт набирает обороты. Только надо заголовок поинтересней придумать, раз уж я взялся за реформирование газеты.

Эпилог

Мои вторые выходные в этом времени пролетели еще быстрее, чем первые. Суббота у меня началась с того, что я с утра позвонил Ямпольской и сразу же получил хорошую новость: Аглая Тарасовна выкроила время для приема и предложила мне немедленно прислать к ней Садыкова. Более того, договорилась с лабораторией, и если Павлик поторопится, у него еще и анализы возьмут. Главное, чтобы он еще не успел позавтракать. Поблагодарив молодую докторшу и договорившись еще раз сегодня созвониться, я выдохнул и набрал чернобыльца. Тот не сразу мне поверил, а потом, когда осознал, замучил тем, что теперь якобы мне по гроб жизни обязан. За это я его строго отчитал и пригрозил, чтобы слушал все рекомендации Ямпольской, ни от чего не отказывался.

Попрощавшись с Павликом, я посвятил оставшееся время шопингу, бане, спорту и уборке квартиры. Продуктов накупил на неделю, причем за овощами и зеленью специально пошел в овощной магазин, располагавшийся неподалеку от Шушенской — улицы моего детства. В будущем он долгое время пустовал, а потом в здании открыли торговый дом белорусской сантехники. И хоть путь до магазина оказался неблизким, мне захотелось вновь испытать это ощущение, когда тебе наполняют сумку через картофелепровод.

Повзрослев, я не раз задавался вопросом — куда делись эти загадочные агрегаты? Никто мне не мог ответить, а потом я и вовсе о них забыл. Сейчас же я вновь окунулся в ту самую атмосферу: как мы приходили туда с мамой, продавец дергал за специальный рычаг, и картошка с дробным перестуком со склада поступала прямо в подставленную клеенчатую сумку. Или в пакет, которые раньше были такой редкостью, что их стирали и сушили, чтобы использовать повторно — до тех пор, пока не порвутся. Некоторые хозяйственные пенсионерки их даже штопали, правда, уже в девяностые, когда экономили буквально на всем.

Закинув покупки домой, я пересчитал деньги и с грустью осознал, что осталось их у меня кот наплакал. А я ведь так и не поинтересовался у Бульбаша, когда у нас выдача зарплаты или, как это раньше называли, получки. Столь нужная мне в такие моменты память Кашеварова предательски молчала, из-за чего у меня порой начинала закрадываться мысль, что она действует словно бы сама по себе. Есть настроение — подсказывает. А нет, так и не дождешься. Как будто настоящий Евгений Семенович вредничает в глубинах моего подсознания.

Как бы то ни было, я рассчитал, что с голоду точно не помру, а потом и вовсе повеселел, когда при уборке нашел несколько завалявшихся монеток и даже купюр. Разобрал завал в антресоли, достал из кладовки зеленый пылесос «Тайфун», прошелся с ним по квартире, напугав бедного Ваську. И только после этого, с гордостью посмотрев на дело рук своих, направился в теперь уже свой спортзал, забив предусмотрительно взятый в прокат рюкзак банными принадлежностями. Бык, которого в миру звали Серегой, поздоровался со мной за руку и даже потом дал пару подсказок, пока я тягал гантели. Вдоволь позанимавшись с железками, я направился в баню, чтобы сделать вечер более томным, но перед этим заглянул в будку телефона-автомата.

— Аглая Тарасовна, это снова Кашеваров вас беспокоит, — заговорил я, едва услышал голос Ямпольской.— –Мы договорились созвониться сегодня по поводу Павла Садыкова, чернобыльца… Он приходил к вам?

— Все хорошо, Евгений Семенович, — ответила докторша. — Павел у меня был, я его осмотрела. Анализы у него взяли, я попросила коллег ускориться, и к понедельнику результаты должны быть готовы. Еще я предварительно договорилась с Василием Васильевичем Королевичем, чтобы он ждал вашего приятеля с направлением от меня.

— Аглая Тарасовна! — с чувством воскликнул я. — Вы просто не представляете, какой бальзам вы сейчас вылили мне на душу! Вот так бы прям взял сейчас и задушил бы в объятьях!

— Еще успеете! — звонко засмеялась Ямпольская, и у меня непроизвольно екнуло в груди. — Сейчас у меня прием, извините, вынуждена распрощаться до понедельника. Наберите меня, и я вам все расскажу. А заодно с удовольствием выслушаю подробности о предстоящем концерте.

После этого короткого, но весьма обнадеживающего разговора, я буквально протанцевал до бани, а там ходил с мечтательной улыбкой, сшибая углы. Даже не знаю, что на меня повлияло больше — спортзал, баня или предстоящее свидание с Ямпольской, но в оставшееся время субботы я не выдержал и написал статью о спортсменах. А в воскресенье готовился к выпуску нового номера — составлял вопросы для Краюхина, рисовал макет полосы про ликвидаторов, подгонял все остальные материалы, заранее расставляя запасные варианты.

И вот кто бы мог подумать, что все может посыпаться уже утром понедельника. Поначалу день начался отлично — почти все журналисты отчитались о готовности своих материалов. Видимо, многие тоже писали на выходных. А те, кто не закончил, уверенно заявили о том, что сдадут полосы уже к концу дня. А вот потом… Как мы и договорились, я позвонил Ямпольской, и уже по ее интонации сразу догадался, что дело плохо.