Это идиотское занятие – думать - Джордж Карлин

Но когда она начала приходить в норму, то первым делом сказала мне: «Пусть твоя мать уедет». Видимо, я тогда пребывал в одном из периодов просветления, потому что тут же отправился домой, собрал вещи Мэри и посадил ее на самолет обратно в Нью-Йорк. Потом я читал запись в ее дневнике за этот день – характерная фраза для вечно жалеющей себя Мэри: «Сегодня Джордж меня выставил. Он отвез меня в аэропорт».

В первый год Бренде предстояло посещать по три собрания «Анонимных алкоголиков» в день. Выписавшись из больницы, она начала жить по двенадцатишаговой схеме: каждый день отправлялась в трущобы, чтобы помогать людям и улучшать условия их жизни. Она следовала правилам «Анонимных алкоголиков» довольно долго, пока не осознала, что все эти люди так и остаются в той или иной степени больными. Они просто живут со своей болезнью и никак не меняют свою жизнь.

А ей это удалось, и к прошлому она никогда больше не возвращалась. В наркологическом центре серьезно ошиблись, заявив, что «ей осталось жить всего два года».

Это случилось в августе 1975 года. Я был счастлив как никогда. Какое это невероятное облегчение – знать, что больше не придется лететь сломя голову и вырывать у нее ключи от машины или выносить ее на руках из самых неподходящих мест, что можно наконец забыть о том жутком напряжении, в котором я жил, пока она пила. По крайней мере, я надеялся, что все так и будет.

Мой кокаин, марихуана и ее алкоголизм были неразрывно связаны. Рассматривать их по отдельности значило делать вид, что двух других проблем не существует. Я не снимал с себя вину. Это был обоюдный танец смерти. Но больше всего на свете я был рад, что это закончилось.

Через несколько лет на базе гостиницы «Санта Инез» появится просветительский центр. Бренда всегда говорила, что, может быть, в этом есть и наша маленькая заслуга.

Через два месяца, в октябре 1975 года, я провел первый выпуск шоу «Субботним вечером в прямом эфире». Изначально планировалось, что будет несколько сменяющих друг друга ведущих – Ричи Праер, Лили Томлин и я. Но пока суд да дело, Лили и Ричи временно откололись и появились в эфире только в шестом или седьмом выпуске. Судя по всему, я все-таки где-то облажался – я тогда не слезал с кокаина. (Хотя таких, как я, там хватало.) Оправдывал я себя тем, что нахожусь далеко от дома. «Так почему бы не расслабиться?»

Боб Вудворд, автор книги «Ваерд»[195], уверял меня, что я тогда так накачался, что пришлось выламывать двери моего гостиничного номера. Я этого не помню, но похоже на правду. Возможно, я исчез за день до шоу или сразу после него – просто вырубился, потому что не спал целую неделю. Единственное, что я помню: я отказывался делать юмористические сценки. Я был очень неуверен в своих актерских способностях. «Я только все испорчу, – сказал я продюсеру Лорну Майклзу. – Вместо того чтобы маяться весь эфир с этими сценками, давайте я лучше прочитаю несколько монологов по две-три минуты». Лорн согласился. Думаю, никто из ведущих больше такого не делал. А еще на мне был костюм, о котором Боб Вудворд не все знал. Он утверждал, что костюм навязало мне начальство. Однако, скажу честно, я сам хотел облачиться в красивый костюм-тройку, но надеть под него грязную футболку с надписью «Уоллес Бири»[196]. Конечно, мне не позволили. Слишком вызывающе. Футболка должна быть чистой.

Никто не знал, что из этого выйдет. Напряжение висело в воздухе. Моя роль состояла в том, чтобы балансировать между молодыми актерами и сценаристами, весьма радикально настроенными, и старой гвардией – техперсоналом и рабочими сцены. Среди них было немало тех, с кем я вырос на одних нью-йоркских улицах и мог легко найти общий язык. Я перебрасывал мостик между двумя лагерями, общаясь и с теми и с другими. Как-то так, насколько я помню, прошла подготовительная неделя.

Несмотря на всю нервозность обстановки, мне разрешили прочитать монолог о Боге:

Может быть, Бог вовсе и не высшее существо? Все, созданное им, умирает… Мы ставим на приборную панель статуэтку Иисуса, надеясь, что он будет следить за дорогой, а вместо этого получаем свидетеля, который следит за нами! Смотри, Иисус, я делаю ЛЕВЫЙ ПОВОРОТ! Неужели в нас столько ханжества, что даже за рулем мы позируем перед Иисусом?

Это был вполне миролюбивый текст, однако не успело шоу закончиться, как из офиса кардинала Кука на канал «Эн-би-си» поступил телефонный звонок с официальной жалобой. Это был мой второй инцидент с кардиналом.

Так вышло, что кокаин не помешал мне в первую же неделю познакомиться с женщиной-прокурором, помощницей окружного прокурора Нью-Йорка. Я уже не помню, подцепил я ее или у кого-то раздобыл номер телефона, но, когда съемки закончились, я пригласил ее на большую вечеринку для актеров. Помощница окружного прокурора! От этого снесло башку даже у бесстрашных леваков!

Когда Бренда вернулась после реабилитации, я тоже отчасти сумел взять себя в руки. Периоды просветления удлинились, да и хотелось мне все меньше. Накрывало меня реже, и такие периоды становились короче. Все как-то налаживалось. Тяга к наркотикам, по-моему, отступала. Во всяком случае, кокаина резко поубавилось. В марихуане я большой беды не видел. А пиво мне нужно было для работы – так я лучше соображал. Но улучшения даже по одному пункту из трех – уже неплохо.

Бренда не говорила мне: «Ты должен завязать с наркотиками». Об этом речь не шла. Она не пыталась меня исправлять. Но я понимал: если Бренда вернется к нормальной жизни, я не смогу являться домой под кайфом и вести себя как идиот. Ну и плюс, прекратив употреблять, она оставила меня без партнера, без друга по наркоиграм.

Правда, иногда, когда я уезжал на выходные и мне удавалось чем-то разжиться (так, по мелочи), я сам себе устраивал скромную вечеринку. Но домой возвращался, только уже придя в норму. Мне казалось, я контролирую ситуацию, и я надеялся, что дальше будет только лучше. А вот в моих записях того времени зияли огромные пробелы. Мистер Анал из своего долгого загула еще не вышел. На том этапе мне приходилось постоянно уговаривать себя, что наркотиков в моей жизни стало реально меньше. Но я сам не очень в это верил. Честно говоря, время было беспросветное.

Что я понимал четко: во второй половине 70-х у меня словно выбили почву из-под ног. Это было время экспериментов, попыток создать задел на будущее, как правило, с нулевым результатом. Запас прочности у меня еще имелся: мой пятый альбом «Толедский цветочный горшок»[197] вышел в 1974 году и тоже стал золотым, но для этого ему понадобилось гораздо больше времени, чем предыдущим трем пластинкам. Как нетрудно догадаться, главной темой снова стали наркотики (да и название отсылало к странному сорту травы, который мне как-то предложили).