Дело Уичерли - Росс МакДональд

— И даже очень. Впрочем, все мы невротики. Мы с Фебой часто говорили, что он находится под сильным влиянием матери, однако он с этим влиянием борется.

— Каким образом?

— Взрослея, Бобби постепенно освобождается от ее воздействия, вырывается на свободу. В этом году они с матерью несколько раз ужасно ссорились. Такой крик стоял, что на втором этаже слышно было.

— Дело доходило до драки?

— Нет, конечно, драться они не дрались, но скандалили крупно.

— Он ей угрожал?

— Нет, не думаю. Бобби хотел бросить учиться и начать самостоятельную жизнь, а мамаша была против.

— И вы полагаете, он мог уйти из колледжа и устроиться на работу?

— С него станется.

— А он угрожал кому-нибудь физической расправой? Вам или, скажем, Фебе?

Долли невесело рассмеялась:

— Вы тоже скажете. Нет, конечно. Бобби за всю свою жизнь мухи не обидел. Это, кстати, Фебе в нем и не нравилось. Она даже называла его «христианским рабом». Помните:

Я был царем Вавилонским,

А ты христианским рабом[12].

— А в принципе на насилие он способен, как вам кажется?

— На насилие по отношению к Фебе? — уточнила она, прижав к груди руки. — Вы к этому клоните?

— Да.

Долли покачала головой резкими судорожными движениями.

— Фебе он никогда не причинит вреда, в этом сомневаться не приходится. Я ни разу не видела, чтобы парень был так влюблен в девушку, как Бобби. Честное слово. А что, с Фебой что-то случилось? — спросила она, схватив меня за локоть.

— К сожалению, да, Долли.

— Она умерла?

— Увы.

Словно обжегшись, Долли отдернула руку и в тот же миг упала на меня, буквально упала. В следующий момент я сжимал ее в своих объятиях и гладил ее взъерошенные волосы. На любовную пару мы, впрочем, были мало похожи.

— Черт побери! — сказала она неожиданно звонким голосом. — Я перестала молиться, когда была еще ребенком. А снова начала в ноябре. Два месяца я молилась каждый вечер. А Феба все равно умерла. Значит, бога нет.

Я стал объяснять ей, что она не права, что бог, если он есть, ведет себя непредсказуемо, как, впрочем, и простые смертные. Однако Долли скоро надоело слушать банальности, она отвернулась и, прижавшись лбом к дверному косяку, стала вертеть ручку двери. Казалось, она не решается — или не в силах — открыть ее.

— Мне очень не хотелось, чтобы вы узнали о смерти подруги от меня, — сказал я, — но, согласитесь, это все же лучше, чем прочесть некролог в газете.

— Да, благодарю вас. Как она умерла?

— Этого мы пока не знаем. Но ее нет в живых уже два месяца. — Я коснулся ее плеча. — Могу я обратиться к вам с еще одной просьбой?

— Да, пожалуйста, только сейчас мне очень не по себе.

— Позвольте мне позвонить из вашей комнаты.

— Боюсь, это невозможно, соседка ведь спит, а она терпеть не может, когда ее будят.

— Я буду говорить шепотом.

— Хорошо, звоните.

Я вошел. На диване, завернувшись в одеяло, спала девушка с волосами цвета сливочной тянучки. Телефон стоял на письменном столе рядом с громоздкой, допотопной пишущей машинкой, в которую был вставлен все тот же, напечатанный лишь наполовину лист бумаги. Я присел к столу и еще раз перечитал недописанное предложение:

«Многие специалисты считают, что в антиобщественном поведении преобладают социоэкономические факторы; существует, однако, иная точка зрения, согласно которой отсутствие любви...»

Буква "е" выпадала из строки. Старый «Ройал», "е" выпадает из строки... Я достал анонимные письма, которые дал мне Вилли Мэки, и быстро сравнил шрифт писем и научной статьи — совпадает! Стало быть, письмо Гомера Уичерли, угрожающие подметные письма и курсовая Долли напечатаны на одной и той же пишущей машинке. На этой.

— Что вы делаете? — шепнула она мне на ухо.

— Я тут кое-что обнаружил... Скажите, откуда у вас эта машинка?

— Вообще-то она принадлежит Фебе. А теперь я ей пользуюсь. А что, нельзя?

— Боюсь, мне придется забрать машинку с собой.

— Зачем?

— Для дела, — уклончиво ответил я. — Вам случайно не известно, где Феба взяла ее?

— Нет, но машинка старая, ей, должно быть, лет двадцать. Вероятно, Феба купила ее в комиссионном магазине. Впрочем, на нее это не похоже. Она любила новые вещи.

Тут соседка Долли перевернулась на другой бок и сонным голосом проговорила:

— Что ты там делаешь, Долли? Ложись спать.

— Спи.

Девушка послушалась — повернулась к стенке и уснула, а Долли спросила:

— Зачем вам эта машинка?

— Сам пока не знаю, — ответил я, всматриваясь в напряженное маленькое личико — загнанный заяц, иначе не скажешь. — Почему бы вам не послушаться совета соседки и не лечь спать? Согрейте себе молока и ложитесь, а я позвоню и уйду. Вам надо выспаться.

— А что, это идея, — сказала она с некоторым сомнением в голосе, пошла на кухню и загремела там кастрюлями.

А я тем временем позвонил в справочную:

— Говорит Роберт Донкастер. Вчера вечером, около шести часов, мне звонили из Пало-Альто. Не скажете, с какого номера?

— Простите, сэр, — ответила телефонистка, — но мы фиксируем только номера заказа.

— Значит, нет возможности выяснить, кто мне звонил?

— Не знаю, сэр. Сейчас соединю вас со старшим оператором.

В трубке сначала раздался щелчок, потом «ждите ответа», а через мгновение громкий голос женщины постарше:

— Говорит старший оператор. Что вы хотели?

— Меня зовут Роберт Донкастер. Вчера около шести вечера мне позвонили из Пало-Альто. Я хочу выяснить номер моего абонента.

— Если вам звонили «автоматом», то узнать номер вашего абонента мы не можем.

— Нет, разговор заказывался.

— Тогда номер абонента вам дадут в Пало-Альто.

— А по какому номеру мне позвонить?

— Такого рода услуги мы оказываем только в случае крайней необходимости.

— Это как раз тот случай.

Старший оператор поверила мне на слово:

— Хорошо, сейчас попробую вас соединить. Ваше имя, сэр?

— Роберт Донкастер.

— Номер телефона?

Я продиктовал ей номер, считав его с телефонного аппарата.