Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох

Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни - Леопольд фон Захер-Мазох

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 105
Перейти на страницу:

Весь дом относился к моему мужу с любовью, восхищением и уважением. Какой он был любезный, добрый и простой! Он говорил приятные вещи дамам, относился с почтительной нежностью к молодым девушкам, предсказывая им прекрасную будущность и намекая на таинственное счастье, ожидающее их; и никто не умел так приладиться к детскому пониманию и разделять их игры с таким увлечением, как он. Нередко он присаживался к малюткам и рассказывал им такие чудесные истории, что они неподвижно сидели, широко открыв глаза и не спуская их с его губ, точно под влиянием каких-то чар.

Он на всех оказывал бодрое и поучительное влияние, и все относились к нему с нежной благодарностью.

Однажды ему пришла мысль устроить костюмированный бал. Он целыми днями проводил время среди женщин, придумывая костюмы, наиболее подходящие к их красоте. Они приносили ему свои платья, кружева, ленты и драгоценности, он рассматривал все это, сочинял костюмы и заставлял примерять их. Недостаток материала был ощутителен, во мой муж отличался изобретательностью ума и устроил все так удачно, что в назначенный день весь дом был костюмирован.

Но любимой его игрой была игра в разбойники, потому что в ней была возможность проявить жестокость. Огромный парк был точно нарочно создан для этой игры: в нем были горы, темные овраги, страшные пещеры, глубокие пропасти, множество других мест, где мирный путешественник мог подвергнуться нападению и ограблению. Молодые девушки, надев на себя мои меховые жакетки – символ жестокости, прятались в укромных местах к ужасу «одинокого странника». Когда он проходил по пустынному месту, раздавался таинственный свисток, и со всех сторон внезапно набрасывались на него меховые жакетки. Он старался защищаться, бежать, но врагов было множество, и они одерживали над ним верх; его связывали по рукам и ногам крепкими веревками и тащили в глубину леса, где капитан шайки – капитаном была я – должен был судить его.

Он, конечно, с удовольствием подвергся бы наказанию со стороны молодых девиц, но не осмеливался просить их об этом, зная, что у них не хватит духу нанести малейшую боль их «дорогому доктору».

В теплые лунные ночи мы часто оставались до двенадцати часов в саду, в то время как Франца, старшая дочь г-жи Рис, прелестный семнадцатилетний ребенок, играла какую-нибудь прекрасную серьезную музыкальную пьесу. Мы слушали молча. Надменная, холодная и равнодушная луна двигалась над нашими головами и медленно спускалась вниз за тополя, которые осеняли нас своей тенью, между тем как березы бросали серебристый свет вдали.

Торжественные звуки раздавались в ночной тишине, действительность расплывалась в туманной дали, пробуждались прежние мечты, оживали давно позабытые надежды и желания. Но все эти воспоминания были тусклы и точно неподвижны – последнее слабое пробуждение души, которая не помышляет больше о борьбе готовая склонить голову и погрузиться в вечность.

Луна спускалась все ниже и ниже, яркий блеск берез угасал, и тени дерев, удлиняясь, сливались вместе, вся картина становилась туманной и смутной, как судьба.

* * *

Я снова принялась писать. Мне не надо было заниматься хозяйством, а так как я во всяком случае должна была оставаться с Леопольдом, когда он работал, к) не лучше ли мне было тоже писать и зарабатывать ним деньги. Я писала еженедельно по фельетону и «Пештскую газету», которая платила мне по 10 фл. кроме того, я посылала хорошенькие рассказы в бернинскую или гамбургскую газету, таким образом, я зарабатывала от 40 до 60 фл. в месяц. Я делала это охотно и могла бы отнестись к этому с еще большей охотой, если б могла писать по своему вкусу; но, увы, по было невозможно. Моя работа должна была доставлять удовольствие и радость моему мужу, и поэтому я принуждена была писать жестокие рассказы. Чтобы настроиться подходящим образом, я должна была надевать на себя какой-нибудь мех и класть перед собой на стол большую собачью плетку.

Страшно разгоряченная от меха при 30-градусной жаре, я ломала себе голову, чтобы придумать во что бы то ни стало какие-нибудь жестокие положения. Подобная насильственная работа, конечно, никуда не годилась. Мне и тогда, когда я писала, было стыдно, а теперь еще больше: публика имеет полное право судить определенно о женщине, пишущей такие вещи, точно так же, как и профессор Крафт-Эбинг имел право включить меня в своей книге о мазохизме в разряд писателей, доставивших ему необходимый материал для его психологического исследования.

* * *

Мы познакомились с некоторыми из наших соседей.

Когда мы сошли с поезда в Хатване, к нам подошел молодой человек по имени Александр Г росс и отрекомендовался в качестве друга Габрэля ф. Корсана. Он ожидал нашего приезда и сообщил, что его родители живут в имении по соседству и будут очень счастливы познакомиться с нами. Он был знаком с семейством Рис и обещал им приехать в Эксед.

Он стал приезжать так часто, что это возбудило удивление во всех. Мы познакомились с его родителями и с его сестрой Ирмой, молоденькой шестнадцатилетней девушкой редкой красоты. Вся семья изо всех сил старалась казаться изящной и избегать всего, что напоминало бы деревенскую жизнь. Мне кажется, что они ничего не потеряли бы, если б отказались от этого лоска, который придавал им что-то неестественное, между тем как они в достаточной степени обладали внутренними достоинствами.

Мать и сын, казалось, были особенно привязаны друг к другу. Г-жа Г росс была высокого роста и еще очень красива; она говорила мало и часто бывала печальна и рассеянна, точно какое-то тайное горе угнетало ее. Когда ее сын, бывший на целую голову выше ее, замечал ее рассеянный вид, его красивое и доброе лицо омрачалось серьезным и озабоченным выражением. Ему, без сомнения, были понятны мысли! матери, и он страдал вместе с ней.

В Экседе мы жили жизнью настоящих евреев, соблюдая субботу, питаясь еврейскими кушаньями и мало-помалу изучив все еврейские обычаи. Две комнаты, выходившие на первый двор, служили молельней, куда по субботам собирались для богослужения все соседние евреи и случайные торговцы-разносчики.

В замке все были замечательно гостеприимны, и очень часто совершенно посторонние евреи садились за стол и разделяли с нами обед, за которым сходились все вместе; веселость и радушие царили за обедом постоянно, исключая те случаи, когда появлялись посторонние, подозревавшие, что мы не евреи, и потому относившиеся к нам с некоторым недоверием и стеснением.

Леопольд чувствовал себя в своей стихии: он всецело погружался в еврейскую жизнь не только потому, что она интересовала его как писателя, но также потому, что еврейский ум в том виде, который он встретил здесь, забавлял его.

Благотворительность была в замке так же обязательна, как и гостеприимство. Нищие евреи то и дело входили и выходили из замка. Г-жа Рис подавала всем милостыню, хотя большинство из них походили скорее па бродяг, чем на несчастных.

Я не знала, что еврейские нищие не просят милостыню, но требуют ее как нечто должное; я узнала это однажды, сделав замечание одному нищему за то, что он не снял шляпы в то время, как г-жа Рис подавала ему что-то. В первое время мы делали очень частые промахи в смысле еврейских обычаев, но мало-помалу изучили все, и мне иногда казалось, что мы сами сделались евреями. Еврейские обычаи были для нас стеснительны и неудобны только во время «Великого Дня». Все окрестные евреи, а также находившиеся тут проездом в качестве «путешественников» располагаюсь накануне во дворе и в парке, причем это собрание представляло не особенно обольстительное зрелище. Самой удивительной фигурой между ними был некто ироде святого, к которому все остальные относились с необыкновенным уважением.

1 ... 51 52 53 54 55 56 57 58 59 ... 105
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?