Вторая мировая война. Ад на земле - Макс Хейстингс

Но грязь, на которую жаловался Иван Шабалин, оказалась врагом скорее немцев, которые хотели побыстрее продвинуться вперед, чем русских, которые должны были удерживать свои позиции. Осенние дожди для России – обычное явление, но, когда этот сезон начался 8 октября 1941 г., командование победоносного вермахта было захвачено врасплох, что странно, ведь многие офицеры уже сражались в России в Первую мировую войну. И все же они не предусмотрели, как скажутся природные условия на мобильности армии в огромной стране, где было так мало дорог – всего 70 000 км асфальта, менее 90 000 км железнодорожных путей. И вдруг танковые колонны остановились, гусеницы танков беспомощно дергались, увязнув в болотах. Давала сбои немецкая система снабжения – погодные условия ухудшались с каждым днем, и все труднее было доставлять провиант и боеприпасы за сотни километров.

А к Москве перебрасывались подкрепления с Дальнего Востока: советский разведчик Рихард Зорге гарантировал Сталину, что японцы не предпримут нападение в Сибири. Дожди усилились, холодало. «Постоянно слякоть и снег, – жаловался немецкий капеллан Эрнст Тевес. – Наши люди страдают, не удается как следует накрыть машины, зимнее обмундирование еще не прибыло. Мы с огромным трудом продвигаемся по непроезжим дорогам»54. Солдат Генрих Хаапе слезно описывал трудности с перемещением обоза: «Мы тащили их и подталкивали, лошади напрягались, потели – порой нам от полного изнурения требовался отдых минут на десять, а потом мы вновь принимались за дело, проваливаясь до колен в черную грязь, лишь бы заставить колеса вращаться».

Едва ли не каждому человеку, участвовавшему в те дни в сражениях на той или другой стороне, выпадали на долю невероятные испытания. Николай Редькин, двадцатипятилетний пехотинец, 23 октября 1941 г. писал жене: «Здравствуй, Зоя! Я, надо сказать, в последнем бою был на волосок от смерти. Один шанс из ста оставался, чтобы спастись. Представь себе группу бойцов, окруженную со всех сторон танками врага, причем прижатую к берегам реки шириной метров 70. Выход оставался один – броситься в реку или погибнуть. Я выбрал первое и бросился в реку, переплыл ее. Но дотемна из реки выбраться не было возможности, берег сильно обстреливался врагом. Когда стемнело и ушли немецкие танки, меня подобрали колхозники. Отогрели, привели в себя. В течение десяти дней выбирался из тыла врага. А сейчас я опять в своей части и готов к бою. Сейчас немного отдохнем, и опять в бой. Черт нас возьми, если мы немца не заставим так же купаться. Если нам пришлось купаться в воде, то врага заставим купаться в снегу и сидеть заставим не три часа, а загоним насмерть»55. Мечта Редькина в конце концов сбылась, но он до этого не дожил: два с половиной года спустя он погиб под Смоленском.

Немцы оказались в полной зависимости от погоды. Армейский хирург Эрнст Эммерих писал: «Задние колеса одной из повозок в этой растянувшейся на полтора километра колонне проваливаются в глубокую воронку от снаряда, скрытую лужей. Колесо ломается. Оглобля вздымается к небу. Лошади, на которых давит оглобля, пятятся и лягаются. Рвутся постромки. Идущая следом повозка пытается обойти застрявшую слева, но не может пройти по глубокой колее. Ее правое заднее колесо цепляется за левое заднее колесо той телеги. Лошади поднимаются на дыбы и бешено бьют копытами. Ни вперед, ни назад. Порожний грузовик, доставивший на переднюю линию боеприпасы, пытается на обратном пути объехать это месиво, съезжает в канаву и наглухо застревает. Неконтролируемая ярость охватывает всех, все орут друг на друга. Потные, грязные, ругающиеся мужчины набросились на потных, дрожащих, обляпанных грязью лошадей, которые и так уже исходили пеной… И эта сцена повторяется по сто раз на дню»56.

30 октября командир танковой армии генерал-полковник Эрих Хёпнер в отчаянии писал: «Дороги превратились в болота. Все остановилось. Танки не продвигаются. Нам не доставляется топливо, из-за бесконечных дождей и тумана невозможны и поставки по воздуху. – И добавляет: – Господи, пошли нам две недели мороза. Тогда мы окружим Москву!»57 Вскоре его молитва исполнилась – только мороз длился дольше, чем две недели. И низкая температура, и сильные снегопады ничуть не помогли вермахту, зато сыграли на руку его врагам. Замерзали масло в немецких моторах и смазка в оружии, вскоре замерзли и солдаты. Русские оказались гораздо лучше подготовлены к таким условиям.

Вторая неделя октября 1941 г. стала, как потом сделалось ясно, переломной. Жуков был вызван в Кремль. Он застал Сталина, больного гриппом, перед военной картой, раздраженного отсутствием надежной информации. Жуков помчался к оборонительной линии Можайска и там, к своему ужасу, обнаружил огромные прорехи, в которые свободно могли пройти немцы. «По сути дела, – заявил он впоследствии, – все подступы к Москве были открыты. Наши войска были бессильны остановить врага»58.

Жуков позвонил Сталину и отчитался ему. Он откровенно признал, что, если немцы вложат в удар всю силу, столица обречена. Многие члены правительства, а также дипломатические миссии, эвакуировались из Москвы в Куйбышев на Волге, в 900 км к востоку от столицы. В тюрьмах с лихорадочной поспешностью расстреливали «опасные элементы». 3 октября в числе 157 приговоренных расстреляли и нескольких женщин, в том числе Ольгу Каменеву – сестру Троцкого и вдову погибшего в чистках Льва Каменева; майора авиации Марию Нестеренко, 31 года; сорокалетнюю Александру Фибих-Савченко вместе с мужем, генерал-майором артиллерии. Был подготовлен план уничтожения основных заводов и инфраструктуры Москвы. Четверть миллиона человек, в основном женщины, были мобилизованы рыть противотанковые рвы на подступах к Москве. Паника проявилась в массовых грабежах магазинов. Берия улучил подходящий момент и отправился инспектировать систему госбезопасности на Кавказе. И сам диктатор собирался покинуть столицу.

Но вечером 18 октября планы Сталина внезапно переменились. Он остался в Москве, переселившись временно в штаб воздушной обороны на улице Кирова, и объявил в Москве военное положение. Порядок был восстановлен с помощью комендантского часа и обычных жестоких мер. 7 ноября – великолепный пропагандистский прием – отряды, направлявшиеся на фронт, прошли в традиционном параде по Красной площади в честь годовщины Революции. В ту же ночь впервые начался снегопад. Погода сорвала оперативные планы немцев: они не смогли подвезти подкрепления для решительного прорыва и остались стоять перед городом, страдая от все более тяжелых лишений. Гальдер и Бок настаивали на дальнейшем продвижении. Продвинуться действительно удалось: передовые танковые части добрались до конечных остановок трамваев и троллейбусов на окраине Москвы, авиация и артиллерия бомбили город.

Многих соотечественников глубоко тронул призыв Сталина к отчаянным мерам в отчаянных ситуациях. Рабочий московского завода пластмассовых изделий сказал: «Вождь не замалчивает тот факт, что нашим войскам пришлось отступить. Он не скрывает трудностей, которые еще предстоят народу. После такой речи я готов работать еще усерднее. Она мобилизовала меня на великие дела»59. Но не было недостатка и в скептиках. Не стоит преувеличивать сплоченность и уверенность советского общества зимой 1941 г. Московский инженер говорил: «Все эти разговоры о мобилизации народа и организации гражданской обороны лишь показывают, что ситуация на фронте безнадежна. Ясно, что немцы скоро займут Москву и советская власть не продержится». Сходные чувства испытывали и некоторые англичане в 1940 г. На юге, в Курской области, женщина заявила: «Можете меня расстрелять, но окопы рыть я не стану. Окопы нужны коммунистам и жидам. Вот пусть сами и роют. Ваша власть подошла к концу, и мы на вас больше работать не будем»60.