Нить неизбежности - Сергей Станиславович Юрьев

Так. «Господа, если к правде святой мир дорогу найти не сумеет, честь безумцу, который навеет человечеству сон золотой…» — а вот этот славный пиит Конде ле Бра где-то слизал, у кого-то из древних, полузабытых…

Родной дом в Сольё был полон книг, и Лида до четырнадцати лет включительно прилежно посещала гимназию, а большую часть свободного времени проводила с этими книгами. Ну что поделаешь, если мама — профессор истории литературы, папа — редактор солидного журнала, а дочке вдруг надоела вся эта постная семейная идиллия и захотелось странного… Однажды она стянула из отцовского секретера толстую пачку сестерций, купила в дорогом модном салоне на все деньги тёмные очки, набедренную повязку, почему-то именуемую юбкой, и блузку с завязками спереди. А в ночном клубе «Галльский Петух», куда она направилась демонстрировать обновки, с группой товарищей как раз хорошо сидел Ромен Карис и поднимал тост за свободу Галлии. После этого возвращаться домой было не только страшно, но и незачем.

Лилль Данто идет по колено в прибое и даже не смотрит в её сторону. Старик вообще старается ни на кого не смотреть и всё, что он сейчас видит, искренне считает затянувшимся сном. Примерно полгода назад дождливым вечером он привычно уснул под мостом через Лайру, а проснулся уже здесь — вероятно, никто и не заметил пропажи престарелого бродяги, а если кто и заметил, то, скорее всего, был рад, что на улицах стало чище.

— Эй, Лилль! Хочешь есть? — Лида уже давно поняла, что старик даже чувство голода считает игрой собственного воображения и не придаёт ему должного значения.

— Чего?

— Кушать, спрашиваю, хочешь?

— А что — есть? — Привычка чуять во всём подвох берёт своё.

— Держи! — Она протягивает ему готовый мясной завтрак в вакуумной упаковке. — Поешь, а то так и сдохнешь, не проснувшись.

— А мне без разницы, как подыхать. — Лилль неторопливо, с достоинством приближается, принимает из её рук подаяние и молча уходит туда, где со скалы стекает в океан ручеёк пресной воды — не есть же всухомятку, даже во сне.

Чудеса, да и только. Толпы народу ломятся сюда со страшной силой, бросая имущество, родственников, работу, и никакого толку — кого блокадная команда заворачивает, а кого и сам Хозяин посылает куда подальше. А этого нищего доставили сюда прямым ходом и без какого-либо желания с его стороны. Неплохо бы как-нибудь дать ему понять, что он не спит. В конце концов, он — единственный соотечественник на всём этом острове, и его наверняка можно убедить, что причина всех его несчастий — ромейское владычество. Может быть, ему удастся то, что никак не получается у неё? Но это не к спеху — лучше дождаться, когда Лилль сам сообразит, что проснуться под своим мостом ему уже не светит.

— Лида! — Это к ней приблизилась, отделившись от компании Сирены, Тана Кордо, слезливая баба из Эвери. Впрочем, сейчас она вовсе не похожа на убитую горем. Напротив — улыбка до ушей, новый купальник, загар ровный, даже слегка отвислый животик подтянулся, руки заняты пластмассовыми стаканчиками. — Лида, я сделала это!

— Что сделала?

— Грохнула этого козла, моего шефа!

Ну почему у других всё получается как по нотам?! Даже у этой…

— Давай за мой успех — по чуть-чуть! — предложила Тана, протягивая ей стаканчик. — Арманьяк из твоей любимой Галлии.

— Ты же знаешь, я крепкого не пью. — Лида взяла за горло свою бутылку, и Тане пришлось слить содержимое обеих ёмкостей в одну. — Расскажешь потом, как это у тебя получилось?

— Мне вообще не терпится, — заявила Тана, когда арманьяк начал своё движение по пищеводу. — Знаешь, я за ним три месяца раз в неделю подглядывала, прежде чем убедила Тлаа решить, что жить такой мрази ни к чему.

— А как же Мария?

— Я уговорила её не мешать. А с Тлаа всё просто… Я поняла, чтобы он тебе помог, нужно: раз — чтобы ты ему нравилась, два — убедить его, что без решения проблемы тебе будет плохо, три — убедить его, что ты к нему искренне привязана. Вот. Так этот Гвидо, козёл старый, так каждый день не по одному разу своих секретарш пользовал — после меня у него их две завелось, а вечером ещё и в бордель заруливал. Ну, теперь у него моё письмо в глотке застряло, лекарство принял, говнюк… Давай ещё по одной — я сбегаю.

— Нет, не буду я… — Что-то мешало Лиде завидовать чужому успеху, но и радоваться вместе с Таной ей тоже не хотелось. — А дальше-то что?

— Что дальше?

— Ну, добилась ты своего, а теперь что делать будешь?

— Жить буду. Долго и счастливо.

— Как Сирена?

— А чем тебе она не нравится? Ну, живёт в своё удовольствие — тебя не трогает. Завидно? Да ты, если бы хотела, давно бы всех её кавалеров прибрала.

— Этих уродов?

— Вот видишь. — Тана торопливо поднялась. — Ну, я пошла. У тебя кофе есть?

— Есть.

— Тогда я к тебе вечерком загляну. Лады?

— Попробуй.

Тана побежала к притихшей компании, которая как раз собиралась купаться без ничего, только Рано, отбившись от стаи, доставал из ящика очередную бутылку.

«Молчат химеры на твоих соборах, как стражники на крепостной стене. Обет молчанья вечным приговором был вынесен историей стране. О, Галлия, как много в этом звуке…» — и здесь Конде у кого-то строчку слямзил. А как стемнеет, надо будет отправиться к Чаше, а то еда уже кончается, и сигареты почти все расстреляли долбаные ромеи. Пусть Тана приходит — кофе сама себе сварит. А сейчас — спать, чтобы ночью по холодку двинуться. Кстати, может, и удастся Сенат поутру навестить — вот смеху-то будет. Кстати, надо будет свежих газет добыть и положить фиалок на могилу Ромена. Ромен, как много в этом звуке… Свалил на тот свет — и с концами, даже присниться не может как следует…

Много она понимает, эта Тана Кордо — без сочувствия старушенции ни одна зараза от Хозяина ничего не добьётся, только вот Мария, кажется, долго не протянет — надоело ей всё, и все ей надоели вусмерть. Она, похоже, ждёт не дождётся дня воссоединения семьи. Говорит, Тлаа (так она называет Хозяина) всё сделает, когда срок настанет — доставит её туда, где ныне пребывает Крис, и не важно — в Пекло или в Кущи. Значит, когда Марии не станет, хижину возле горной реки, неподалёку от Чаши, по праву займёт она, Лида Страто, точно так же потерявшая возлюбленного и желающая хранить ему верность до гроба. Может, и Тлаа к ней так благоволит, потому что проблемы у них со старушкой одинаковые, только Марии недолго осталось ждать их счастливого разрешения. Уж тогда эта стерва, Сирена, точно на пушечный выстрел к Чаше не подойдёт, а за выпивкой для неё пусть Рано бегает. Туда — бегом, обратно — ползком. Взять-то он, конечно, возьмёт, а вот донесёт ли…

Со стороны неба донеслось отдалённое урчание моторов и приглушённый грохот разрывов. Где-то неподалёку происходил воздушный бой, но открывать глаза не было никакого желания — ну завалят эверийцы очередного нарушителя охраняемого воздушного пространства — и что? Вообще непонятно, почему Тлаа терпит эти корабли, торчащие возле горизонта. Скорее всего, добрая старушка Мария не позволяет ему устроить весёленький тайфун, который отогнал бы эти железные корыта куда подальше.