Лики русской святости - Наталья Валерьевна Иртенина

Лично святитель Тихон не нуждался в выгодах от власти. Но компромиссные уступки с ее стороны в обмен на его лояльность были нужны Церкви: тем тысячам священников и епископов, что страдали и гибли в тюрьмах, лагерях и ссылках; миллионам православных, у которых отбирали храмы. Еще за месяц до освобождения патриарха АРК приняла решение: «…срочно разослать циркуляр партийным органам о приостановке закрытия церквей… О тех храмах, кои закрыты и не использованы… пересмотреть вопрос на предмет обратной передачи церквей верующим…» Это постановление не связано напрямую с патриархом Тихоном, оно вызвано скорее кратковременной либерализацией политики государства (начиналась эпоха НЭПа) и той самой подковерной борьбой внутри власти. Но с его освобождением тесно связано другое послабление: ГПУ было поручено в течение трех месяцев «пересмотреть все дела высланных церковников на предмет амнистирования наименее из них вредных» и выпустить из тюрем тех, кто заявит о своем раскаянии.

Благо Церкви было для патриарха выше собственной репутации. «Пусть погибнет мое имя в истории, только бы Церкви была польза», – сказал Святейший однажды.

Один из самых громких голосов в защиту святителя Тихона прозвучал за границей, и принадлежал он митрополиту Антонию (Храповицкому). В статье «Не надо смущаться» владыка напоминал, что и апостолы не проклинали римскую языческую власть, проливавшую реки христианской крови, звали не бороться с ней, но покоряться ей в гражданских делах. А поскольку красная власть не вынуждала патриарха на «прямое отречение от истин Христовой веры, ее святых заповедей и канонов», то и требовать от него стремления к мученичеству за веру – незаконно. Заявление же Святейшего «имеет для Церкви несомненно благодетельное значение; оно избавило ее от духовного безначалия, от опасности превратиться в беспоповскую секту…».

Признание своей несуществующей вины было со стороны главы Церкви лишь тактическим ходом. Недаром его сравнивают в этой ситуации с Кутузовым – сдавшим Москву врагу, когда стало невозможно вести прямой бой, но выигравшим время и сохранившим армию. Так летом 1923 года патриарх Тихон начал спасать свою «церковную армию» в «полуподпольном противостоянии» с властью и в открытом сражении с ее подопечными – сектантами-обновленцами.

«Ночь будет длинная…»

В тех же посланиях, вышедших после освобождения патриарха, затрагивалась тема обновленческой церковной смуты. Более того, несмотря на подцензурный характер этих обращений, главное в них всё же – не вынужденные реверансы в сторону власти, а животрепещущий вопрос раскола. Патриарх громко и четко обозначил суть церковных мятежников: «Обновленцы эти… толкают Православную Церковь к сектантству». А вслед за ними, пользуясь удобной ситуацией, «разные сектанты – баптисты, евангелисты и другие… также направляют все усилия к тому, чтобы умалить значение Православной Церкви», и «римский папа всяческими путями стремится насаждать» католицизм на канонической территории Русской Церкви – в Польше, Западной Белоруссии.

Но обстоятельному разбору обновленческого раскола, оценке его деятелей и их дел патриарх посвятил отдельное послание, написанное 15 июля 1923 года. Нужно было прояснить сумятицу в головах верующих, царившую в них более года, просто и ясно показать – где церковное сокровище, а где – воры, покусившиеся на него, призвать верных к мужеству и стойкости, а соблазнившихся – к покаянию в грехе раскола. Это новое «прекрасное воззвание», словами анонимного жизнеописания, одной из первых биографий патриарха Тихона, прозвучало «как величественный благовест по всей России» и открыло «полосу покаяния обновленцев». В конце письма Святейший с мольбой взывает к тем, кто, «признав незаконную власть, отпали от церковного единения и благодати Божией… очистить себя покаянием и возвратиться в спасительное лоно единой Вселенской Церкви».

В Донской монастырь потянулись чередой епископы и священники, пожелавшие вернуться из раскола под руку святителя Тихона. Целые приходы и приходские советы, прежде ушедшие в обновленчество, писали ему письма с просьбой не отвергнуть их и простить. «Толпами шли обновленческие священники и архиереи на путь покаяния перед Церковью, и ничего они не встречали у Святейшего, кроме безграничной ласки и всепокрывающей, подчас совсем незаслуженной любви», – говорит тот же анонимный автор. Но поскольку повинны они были не перед ним лично, а перед Церковью (своих обид на самозванцев за клевету и «лишение» его сана патриарх не помнил), то и каяться должны были перед всем церковным народом.

В августе, на вечерней всенощной службе накануне праздника Успения Богородицы, в Малом соборе Донского монастыря перед патриархом и всеми, кто был в храме, каялся митрополит Сергий (Страгородский), один из авторов «Меморандума трех», – это по его призыву множество епископов и рядовых священнослужителей признали законность обновленческого ВЦУ. После произнесения формул покаяния и земных поклонов митрополиту постепенно возвращали предметы его архиерейского облачения. Когда всё было окончено, Святейший дружески взял владыку Сергия за бороду и проговорил: «И ты, старый, от меня откололся». У обоих выступили слезы, они обнялись… Через несколько лет митрополиту Сергию предстояло возглавить Русскую Церковь в чине заместителя патриаршего местоблюстителя, а затем, в 1943 году, в сане патриарха. Почти два десятка лет тяжелейшего безбожного лихолетья он вел ее среди скал и рифов тем самым путем, который обозначил для Церкви патриарх Тихон…

Возвращались в «тихоновскую» Церковь епископы, снимали с себя незаслуженный сан лжеепископы, побывавшие в обновленцах, и становились снова простыми священниками, дьяконами, иеромонахами. Вместе с ними к православным возвращались храмы. Их заново освящали, окропляя святой водой, и после этого пустовавшие прежде, они вновь наполнялись народом и молитвой.

Ближайшими помощниками патриарха в преодолении раскола сделались архиепископ Иларион (Троицкий, будущий священномученик) и епископ Мануил (Лемешевский). Первый развернул бурную деятельность в Москве, второй – в Петрограде, колыбели не только революций, но и обновленчества. В Северной столице из 123 храмов у православных к лету 1923 года оставался лишь десяток да мизерное число священников. Направляя туда епископа Мануила, патриарх Тихон сказал ему: «Посылаю тебя на страдания… но мужайся и верни мне епархию». К концу года бо́льшая часть обновленческих храмов в Петрограде вернулась в православие. С большими или меньшими успехами так происходило повсюду. В ноябре 1923 года ГПУ составило обзор ситуации, где констатировало: «тихоновцы» ведут «ожесточенную борьбу с обновленцами. Обновленческая работа в таких случаях быстро сходит на нет, и ее приходится восстанавливать с большими усилиями».

На местах, в провинциях это восстановление обновленческого влияния происходило без хитрых затей: чекисты просто арестовывали архиереев, присланных патриархом. В письме на имя зампредседателя СНК А. И. Рыкова Святейший просит правительство вмешаться: «Назначаемые мною и посылаемые епископы или арестовываются, или высылаются обратно, причем на местах власть запрещает им служение и управление верующими только потому, что они “тихоновцы”… Не в интересах государства и не в интересах мирной церковной жизни лишать возможности народ иметь желанных для них церковных руководителей».

Некоторых архиереев по заступничеству патриарха действительно освобождали на какое-то время, возвращали из ссылок. Но и обновленцы не дремали: по их доносам за «политическую нелояльность» ГПУ одного за другим бросало в тюрьмы «тихоновских» епископов, священников, дьяконов, мирян. Зимой 1923/24 года за свою ревностную, а главное эффективную деятельность поплатились свободой владыки Иларион (Троицкий) и Мануил (Лемешевский). В основном арестованное духовенство ссылали на Соловецкие острова, в лагерь особого назначения (СЛОН), где многие погибали.

В Москве же специалисты по делам религий из ГПУ и АРК решили действовать изощреннее, сплетая свои сети вокруг патриарха и его сотрудников-архиереев. Арестовать многих из них они еще успеют, а пока, летом 1923 года, разрабатывают новый план саморазрушения Церкви. В этом плане «тихоновским» и обновленческим «попам» выписаны роли площадных драчунов – на потеху публики, благонамеренных советских людей, «покончивших с религией». Одна московская газета напечатала в те дни карикатуру, изображавшую патриарха Тихона, который дерется со священником, очевидно из обновленцев. Над ними смеется стоящий рядом пролетарий. Подпись к глупой картинке: «Когда двое дерутся, у третьего руки свободны». Однако под этим «третьим» можно понимать не только расцерковленную массу советских граждан, веривших лозунгам про «опиум для народа». Свободу манипулирования Церковью предполагали обеспечить себе также деятели из АРК.

Но Святейший ни с кем драться, конечно, не собирался. Бороться за свои новообретенные титулы, должности и теплые места намеревались те из обновленцев, кто желал присоединиться к Православной Церкви и войти в Патриаршее управление, однако не хотел приносить покаяние за раскол. Именно этих деятелей власть использовала как инструмент для подрыва авторитета