Великая и ужасная красота - Либба Брэй

Инспектор произносит, наклонившись к нам:

— Блестящее представление. Вот только этот человек, безусловно, ее сообщник.

— Как это? — удивляется Энн.

— Его посадили среди зрителей, чтобы всем показалось, будто он искренний искатель встречи с загробным миром, обычный человек из толпы. Но он всего лишь играет.

— Вы не возражаете, сэр? — сердито произносит мадемуазель Лефарж и принимается энергично обмахиваться программкой.

Инспектор Кент наклоняет голову и откидывается на спинку кресла. Мне он нравится, у него такие широкие ладони и пышные усы… хочется, чтобы мадемуазель Лефарж дала ему хоть небольшой шанс. Но она ужасно предана своему Реджинальду, таинственному жениху, хотя мы ни разу не видели, чтобы он приехал навестить ее.

Выпив стакан воды, мадам Романофф пригласила на сцену еще нескольких человек. Некоторым она задавала вопросы, казавшиеся уж очень общими, но те, кто страдал от какого-то горя, мгновенно начинали рассказывать ей свои истории. Наверное, она их как раз к тому и подталкивала. Мне никогда раньше не приходилось видеть медиума за работой, так что я ничего не могла утверждать наверняка.

Фелисити наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— Ты готова?

У меня внутри все сжимается.

— Думаю, да.

Мадемуазель Лефарж шикает на нас. Элизабет и Сесили смотрят подозрительно. Мадам Романофф на сцене предлагает выйти еще одному, последнему желающему. Фелисити вскакивает, как подброшенная пружиной, и дергает меня за руку.

— Ох, прошу вас, мадам, — начинает она говорить так, будто готова в любую секунду разрыдаться, хотя на самом деле едва сдерживает смех. — Моя подруга слишком скромна и робка, чтобы самой попросить вас о помощи. Не можете ли вы помочь ей поговорить с ее дорогой, горячо любимой ушедшей матушкой, миссис Сарой Риз-Тоом?

Люди вокруг шепчутся, с удивлением поглядывая на нас. А у меня перехватывает дыхание.

— Вот это ты уж совсем зря, — шиплю я.

— Ты ведь сама хотела этого!

— Девушки, сядьте немедленно!

Мадемуазель Лефарж с силой тянет меня за юбку, пытаясь усадить на место.

Но она зря старается. Просьба Фелисити уже запустила в ход машину мадам Романофф. Двое ее помощников моментально оказываются рядом и ведут меня по проходу к сцене. Я и сама не знаю, то ли мне хочется убить Фелисити, то ли поблагодарить ее. Ведь может оказаться так, что я действительно сумею поговорить со своей матушкой… У меня потеют ладони при мысли о том, что через несколько мгновений я смогу снова услышать матушку — пусть даже и посредством медиума и призрака Сары Риз-Тоом.

Когда я поднимаюсь на маленькую сцену, до меня доносится шорох программок, гул голосов, похожий на комариное жужжание, и разочарованные вздохи тех, чья надежда поговорить с ушедшими родными теперь растаяла, потому что место, на котором могли оказаться они, заняла какая-то рыжеволосая девица с широко раскрытыми и полными надежды зелеными глазами.

Мадам Романофф предлагает мне сесть. На столе перед ней лежат карманные часы с откинутой крышкой; они показывают 9.48. Мадам наклоняется ко мне через стол и берет обеими руками мою кисть.

— Дорогое дитя, я чувствую, что ты очень, очень страдаешь. Мы все должны помочь этой юной леди отыскать ее любимую матушку. Давайте все закроем глаза и сосредоточимся на помощи этой чудесной девушке. Итак, как звали дорогую умершую?

Вирджиния Дойл, Вирджиния Дойл…

У меня сжимается горло, когда я произношу:

— Сара Риз-Тоом.

Мадам Романофф кладет ладонь на хрустальный шар и понижает голос:

— Я взываю к духу Сары Риз-Тоом, возлюбленной матушки. Здесь есть некто, кто хочет поговорить с тобой. Некто, кому необходимо твое присутствие здесь!

Мне кажется, что вот сейчас Сара скажет, чтобы я отстала от нее, оставила ее в покое и перестала притворяться, будто мы знакомы. Но гораздо больше я надеюсь услышать голос мамы, как она посмеется над тем, что я решила в одной просьбе соединить две, и простит мне все, даже эту небольшую попытку обмана.

Мадам Романофф по другую сторону стола мурлычет низко, как будто напевает какой-то псалом.

— Дорогая, это ты? Ох, как же я по тебе соскучилась!

И только теперь я осознаю, что до этого мгновения сдерживала дыхание, ожидая чуда… Сердце отчаянно бьется в груди, и я поневоле откликаюсь:

— Матушка? Это ты?

— Да, дорогая, это я, твоя любящая мать!

В зале кто-то всхлипывает.

Но моя мать никогда не сказала бы ничего столь сентиментального. И я пускаю в ход ложь, чтобы проверить, что она скажет в ответ.

— Матушка, а ты скучаешь по нашему дому в Сюррее? И по розовым кустам за ним, и по маленькому купидону?

Я мысленно взмолилась о том, чтобы она сказала: «Джемма, что за глупости ты говоришь?» Или что-то еще в этом роде. Что угодно. Но только не то, что я услышала…

— Ох, я и сейчас вижу его, моя дорогая. Наш зеленый Сюррей. И розы в нашем прекрасном садике. Но не надо слишком грустить обо мне, дитя мое. Однажды мы снова встретимся.

Зрители шмыгают носами и вздыхают, расчувствовавшись, а у меня внутри как будто все опустело и оборвалось от этой лжи. Мадам Романофф была просто актрисой, и никем более. Она изображала мою мать, некую женщину по имени Сара Риз-Тоом, которая жила в коттедже с садом и со скульптурой купидона… но мою мать звали Вирджинией Дойл, и она ни разу в жизни в Сюррее не бывала. Мне хочется показать мадам Романофф, как оно там на самом деле, на другой стороне, где призраки вовсе не рады нас видеть. Я не осознаю того, что продолжаю держать руку «медиума», что сжимаю ее изо всех сил, — не осознаю до того момента, когда вдруг внезапно вспыхивает свет, мир словно раскалывается, и меня снова затягивает в туннель… и от гнева я несусь вниз все быстрее и быстрее.

Вот только на этот раз я не одна.

Каким-то образом я умудрилась прихватить с собой мадам Романофф, как в прошлый раз чуть не увлекла за собой Пиппу. Я не имею ни малейшего представления о том, как это случилось, но она рядом со мной, эта бесстыжая, и она вопит во все горло:

— Черт побери! Где я? — Ее русский акцент внезапно куда-то исчез. — Кто ты такая, демон, что ли?

Я не в силах ей ответить. Я просто онемела. Мы оказываемся в темном, туманном лесу, — я видела его во снах. Это наверняка тот самый лес, который описывала Мэри Доуд. Я все-таки попала в него. Я очутилась в сферах, в каком-то ином мире… И он так же реален, как визжащая маленькая воровка рядом со мной.

— Это еще что такое?

Она с силой дергает меня за рукав.

Между деревьями начинается непонятное движение. Туман шевелится, сгущается. Его клубы один за другим становятся все плотнее и плотнее, пока не превращаются в фигуры… их около двадцати, а может, и больше. Мертвые. Пустоглазые. С бледными губами. Кожа так натянулась на черепа, что блестит от напряжения. Женщина в лохмотьях прижимает к груди младенца. Она насквозь мокрая, с нее капает вода, а в волосах запутались длинные зеленые водоросли. Двое мужчин, пошатываясь, шагают вперед, протягивая ко мне руки. Я вижу белые округлости костей в тех местах, где отрублены их кисти. Мужчины медленно приближаются, из их ртов вырывается отвратительное, пугающее ворчание: