ТИК - Алексей Евдокимов

— Классная маза? Дарю. Но следующее пиво — с тебя.

Шестью днями раньше

Очнувшись, она обнаружила над собой лица, незнакомые — и первым делом почувствовала унижение. Ксения нелепо полулежала на грязной лестничной площадке — а к ней встревоженно кто-то обращался. Какая-то тетка… с мужиком… Она плохо видела и ни черта пока не соображала.

— Все в порядке, — сказала она… попыталась сказать, но целиком не смогла — закашлялась. Встать тоже не вышло. Ей помогли. Этот самый мужик.

— Спасибо…

Ксения поняла, что еле видит из-за обильных слез и рези в глазах — приходилось все время жмуриться. Жгло кожу на лице; кажется, текло из носа; и в носу, и в глотке полыхало; она дышала ртом и срывалась на кашель.

— Что с вами? Вы как себя чувствуете?

— Нормально… Из баллончика… — сдавленно выговорила она. — Баллончиком прыснули… — Оглядела себя, площадку. — Меня ограбили…

Сумки не было. Сумки с мобильником, бумажником, ключами. От чужой квартиры.

— Но вы хоть целы?

— Да. Да. Извините… Вы не могли бы позвонить в милицию?..

Менты, двое, постарше и помоложе, ленивые и брезгливые, даже не думали скрывать досады, что ради такой, блин, фигни их не постеснялись, блин, оторвать от каких-то действительно важных, срочных дел, касающихся, не иначе, безопасности всего города, а то и страны. От борьбы с мировым терроризмом. Блин. Они, кажется, изначально были убеждены, что Ксения если не выдумала историю с нападением от начала до конца, то уж по крайней мере безбожно все преувеличивает. В то, что она потеряла сознание на добрых десять минут, они и вовсе отказывались верить. Ксения настаивала, стервенея. Менты кроили недоверчиво-превосходственные рожи и перебрасывались меж собой невнятными репликами, поминая сирень и резеду (какие-нибудь слезоточивые газы, вроде широко известной «черемухи»?)… Ничего обнадеживающего на тему перспектив поимки грабителя (лей?) они, естественно, не сообщили (в подтексте ощущалось: «да ты не офигела ли, телка, — чтобы мы из-за твоей трубы и восьми штук и дальше время теряли?!»).

Начав понемногу соображать, Ксения почти сразу взяла себя в руки (и даже испытала некоторое удовольствие от того, как быстро это у нее вышло). Попросив телефон у соскребавшего ее с пола сердобольного соседа, позвонила мобильному оператору, в банки — заблокировала карточки… У нее была полезная привычка дублировать телефонные номера в бумажную записную книжку — так что и потеря сотового была, в общем, не столь страшна. А ноутбук она — слава богу! — сегодня оставила дома.

Женька хоть и без особой радости, но позволил, разумеется, приехать. Уже от него она набрала Ленку. Выяснилось, что еще один комплект ключей был у Ленкиной мамы, тети Нади. Чувствуя себя полной идиоткой и еще сукой в придачу, Ксения связалась с той и договорилась завтра с утра вместе идти менять замки.

Женька по-прежнему жил один — Ксения поймала себя на том, что обстоятельство это отзывается в ней слабым, но приятным злорадным удовлетворением и некоторой высокомерной жалостью. Собственно, кому-кому, но никак не ей стоило бы испытывать подобные эмоции: Ксения подумала, что с тем же чувством, вполне вероятно, семейственные знакомые поминают ее саму, — удовольствие сразу пропало, а высокомерие странным образом обратилось как раз на семейственных знакомых с их куриной хлопотливостью, самодовольной озабоченностью, противоестественно горделивым выражением лица в процессе утилизации обгаженного памперса…

На самом-то деле она регулярно (и безуспешно) пыталась растравливать в себе зависть к ним, просто чтоб подготовиться к пожизненной повинности — хотя давно смирилась с собственной ущербностью в данном вопросе: Ксения привыкла держать себя за неправильную бабу, которую весьма мало увлекает перспектива замужества, материнства и домохозяйничанья. При этом с мазохистской решимостью, с которой она много лет (и, как ни крути, все же небезрезультатно) ломала собственную натуру, Ксения бесповоротно назначила себе именно такое будущее: с умильным вытиранием слюней-соплей, сосредоточенным нагнетанием барахла в близлежащее пространство и стратегическим противостоянием свекрови — более того, она не сомневалась, что раньше или позже поимеет все это в максимальном количестве. Она очень верила в это как в генеральное решение, как в шанс избавиться наконец от рефлексов, которые научилась пока лишь подавлять. Она так надеялась, взгромоздив на себя весь этот груз, разучиться (в кои-то веки!) думать о ненасущном и злобствовать по абстрактным поводам — что панически гоняла от себя издевательское подозреньице: столь странной бабе, как она, может ведь не помочь даже столь универсальное средство…

Характерно, что затянувшаяся бодяга с Гординым ко всем этим планам, выборам и волевым решениям не имела никакого касательства — там-то у нее вышло самое обыкновенное, хрестоматийное и вполне, разумеется, унизительное в своей заурядности попадалово… Но и весьма поучительное — Ксения на собственном примере убедилась, что на всякую целеустремленную стерву довольно беспомощности и мягкотелости.

Интересно, что она ведь давным-давно все про него понимала… Но это понимание ничуть не помогало ей ни в течение трех отчетных лет, ни под конец… ни даже «после всего». Как выясняется.

Гений. Так его без конца подкалывали: «Наш гений». Но любовно подкалывали, комплиментарно (на комплименты он бессознательно провоцировал окружающих как далеко не всякая баба). Игорь на это неизменно отвечал кокетливой цитатой из малороссийского батьки фельдмаршала Паскевича — как раз по поводу его аномально удачливого сына: «Що гений, то не гений. А що вэзэ, то вэзэ». И ничуть, кстати, не врал. Що вэзэ.

Хотя Ксения знала (кому еще знать, как не ей!) — сам-то Игорек и о талантах собственных был наипревосходнейшего мнения: себя ведь Гордин любил трепетно, заботливо, обстоятельно, но при этом не без восторженной порывистости. Это была, разумеется, достаточно гнусная черта — но Игорь, надо признать, умудрялся обожать себя каким-то неоскорбительным для других образом. Не нагло. Что в сочетании с силой и искренностью чувства не могло на тех других не действовать: поэтому они Игоря тоже любили, причем почти поголовно. Это кто не был знаком с Гординым близко.

Те же, кто, подобно Ксении, был, — страшно разочаровывались, смертельно обижались (подобно ей), ненавидели Игоря… и все равно в итоге прощали. По крайней мере смирялись с фактом, что никуда им от него не деться. При том, что должен (сплошь и рядом — в том числе и денег, и немалые суммы) всем своим знакомым, друзьям, женщинам был именно Игорь — ощущение зависимости испытывали почему-то они: друзья, знакомые, женщины. И Гордин это отлично чувствовал — и пользовался этим совершенно беззастенчиво (то есть по сути: внешне Игорек свой паразитизм — финансовый, сексуальный, моральный — охотно обставлял и жалостными вздохами, и опусканием глазок долу, и даже покаянными всхлипами).