Безобразный Ренессанс. Секс, жестокость, разврат в век красоты - Александр Ли

Были и такие траты, которые считались воплощением общественной добродетели. Испытывая необходимость оправдания аристократических дворов прошлого века60, гуманисты начала XV в. разработали целую «теорию великолепия», согласно которой меценатство со стороны банкиров и особенно покровительство архитектуре обладало определенной моральной ценностью.61

Наиболее полное и убедительное доказательство ценности «великолепия», то есть «свершения великих дел», дал августинский монах фра Тимотео Маффеи (ок. 1415–1470) в своей книге «О великолепии Козимо Медичи» (In magnificentiae Cosmi Medicei Florentini detractores) (ok. 1454–1456). Этот диалог посвящен формам меценатства, которые монах наблюдал в окружающем его мире. Он написал его, чтобы ответить хулителям, недовольным теми колоссальными суммами, которые Козимо де Медичи уже потратил на строительство ряда церквей и монастырей. Опираясь на «Сумму теологии» (Summa Tbeologiae) святого Фомы Аквинского, Маффеи утверждал, что строительство и украшение флорентийских церквей и монастырей должны рассматриваться не как проявление безграничной гордыни и высокомерия Козимо, а как воплощение желания восхвалять величие Господа и побуждать людей к добродетели. Щедрое меценатство Козимо не следует осуждать и презирать, поскольку оно свидетельствует исключительно о его добродетели и заслуживает поддержки со стороны всех истинно верующих. Маффеи писал:

Чем больше денег торговые банкиры, подобные Козимо, тратили на церковное строительство, тем более добродетельными и благочестивыми людьми они становились в глазах общества.

Конечно, следует отметить, что Маффеи ограничивался только церквями и монастырями. Но не нужно много воображения, чтобы перенести его аргументы на более светские реалии гражданского общества. Как утверждали Франческо Филельфо и Леон Баттиста Альберти, «великолепие», то есть готовность и возможность тратить значительные средства, было добродетелью, которую следовало применять ко всем формам меценатства, при условии, что меценатом двигало не только стремление к самопрославлению, но и другие мотивы. Строя огромный дворец, к примеру, торговый банкир не просто удовлетворял собственное тщеславие, но еще и прославлял собственную семью и свой город. Семьи и города славились своими памятниками. Таким образом, роскошь становилась истинно социальной добродетелью, которая воплощалась и в преданности семье, и в общественном стремлении поднять престиж коммуны.63 Чем грандиознее был дворец, чем роскошнее была его отделка, тем выше добродетель его хозяина. Об этом с поразительной ясностью и силой в 1498 г. написал Джованни Понтано:

Успех новой концепции богатства и трат легко оценить. Гуманистическая теория великолепия настолько соблазнительна, что даже сегодня торговые банкиры, подобные Козимо де Медичи, желают окутывать себя той же аурой сверхчеловеческого художественного величия.

Тем не менее важно помнить, что теория великолепия – это не что иное, как способ описания реальности более социально приемлемым образом. Однако большинство гуманистов, подобно Альберти и Маффеи, высоко оценивая и прославляя капеллы, церкви и дворцы, появившиеся во Флоренции и ставшие воплощением глубокого внутреннего чувства общественной добродетели, стремились защитить своими трудами сверхбогатых торговых банкиров от обвинений в том, что мы сегодня назвали бы 99 %. Разумеется, нельзя считать, что они описывали реальность.

Несмотря на все гуманистическое приукрашивание, «искусство великолепия» было не чем иным, как гигантским упражнением в демонстративном потреблении и самопрославлении. Украшая капеллы, финансируя реконструкцию церквей и монастырей, строя огромные дворцы и наполняя свои дома лучшими произведениями искусства, какие только можно было купить за деньги, банкиры, подобные Козимо де Медичи, сознательно выставляли напоказ свое колоссальное богатство и самым заметным и видимым образом закрепляли свое финансовое господство.

Однако именно потому, что «искусство великолепия» было результатом богатства, оно скрывало под собой мрачные и неприятные методы, на которых основывалось торговое банковское дело. Каждый кирпич, каждый мазок кисти свидетельствовал о ростовщичестве, вымогательстве и грязных приемах, с помощью которых было сделано каждое состояние.

Несмотря на грязную изнанку, именно «искусство великолепия» так ярко проявилось в «Шествии волхвов в Вифлеем». Хотя Козимо позаботился о том, чтобы его самого художник изобразил в виде кающегося грешника, стремящегося искупить свои грехи, блеск и роскошь фресок свидетельствует о том, что банкир хотел продемонстрировать свое богатство и использовал грязные деньги для того, чтобы предстать перед обществом добродетельным гражданином республики. И совершенно неважно, что в действительности все было совершенно не так.

От торговых банкиров к хозяевам жизни

С первого появления Медичи в исторических документах до визита Галеаццо Марии Сфорца во Флоренцию это семейство прошло большой путь от скромных менял до невообразимо богатых торговых банкиров, способных тратить огромные суммы на искусство искупления и великолепия. Но это лишь часть истории. По мере изменения экономического положения менялось и положение политическое. Хотя Медичи начинали как мелкие игроки в драме общественной жизни, к 1459 г. Козимо де Медичи стал не только самым богатым гражданином города, но еще и некоронованным королем Флоренции. Такой путь замечателен для любой семьи, но факторы, которые вознесли его и его семью к вершинам власти и влияния, были символичны для тесных отношений, сложившихся между торговыми банкирами и политиками в раннем Ренессансе. И если коммерческие приемы торговых банкиров казались темными и туманными, то политический мир, в котором они существовали, был еще мрачнее. Этот мир может показаться во многих отношениях поразительно современным. Он весьма далек от знакомого всем нам представления о Ренессансе. Важны были не политические авантюры, в которых участвовали банкиры, а экономические факторы, позволившем им занять господствующее положение в мире политики.