Девять воплощений кошки - Татьяна Степанова

– Ума не приложу. – У нас всю неделю какие-то неполадки. То свет постоянно гас, проводка барахлила, теперь это. Старое здание, что вы хотите, сто лет без капремонта. Мы только с Аринушкой начали посетителей из зала выводить, как все прекратилось, заработало снова.

Катя пыталась определить, узнала ли ее Василиса еще тогда, в первый раз. Вида не подает. И по лицу, умело и вместе с тем густо накрашенному, не определить. Рыжий парик как пламя вокруг ее головы.

Нет, вот так в кошки-мышки с ней долго придется играть, а времени нет. Надо собрать в кулак всю свою наглость и объявить ей прямо в лицо вот сейчас…

– У вас цвет волос сегодня тот же самый, что и тогда там, в «Приюте любви», – выпалила Катя. – Рыжий вам к лицу.

Василиса прищурилась и затянулась сигаретой.

– Вы меня разве не узнали? – спросила Катя. – Мы же встречались с вами в зоогостинице. Я вместе с участковым допрашивала вашу подругу Суркову.

– У меня память на лица прекрасная. И на голоса тоже, – Василиса курила. – Но если люди делают вид, что со мной не знакомы, я готова играть по их правилам.

– Мне кажется, вы просто полицию не любите и милицию раньше не очень жаловали.

– Да за что вас любить?

– Правильно, согласна, сначала предъявляем обвинение по статье «Спекуляция», шьем дело, в суд отправляем, хлопочем о судимости. А потом говорим – извините, теперь такой статьи в кодексе нет.

– Дело прошлое, – Василиса махнула рукой. – Я всегда тряпки любила. Когда из Варшавы приехала, столько всего привезла – восемь чемоданов барахла, надо же было куда-то деть, пока из моды совсем не вышло. Тетки вокруг меня роем вились – советские, жадные до импорта. А вы, вижу, справочки обо мне навели.

– Навела. Убийство ведь в музее.

– Но вы-то явились сюда еще до, – Василиса смотрела на Катю. – Ишь ты, репортеры, фотографы. Снимали меня часом не для нового уголовного дела? А как же это вы и у нас в Красногорске, и тут в музее?

– Да вот так, – ответила Катя. – Кошки и там, и тут. Там убитые, отравленные кем-то, а тут из них мумий понаделали. У меня к вам несколько вопросов. Самый главный: что вы лично думаете об этом убийстве?

– Ох, не знаю, сама голову сломала. Мы с Ариной и так и этак уже это обсуждали. Она ведь кто – убитая-то, она ревизор Счетной палаты. И прислана сюда для того, чтобы с места спихнуть старуху нашу Викторию.

– Нам сказали, что целью Юдиной было не допустить включения в фонды музея «Проклятой коллекции».

– Ну да, это тоже. Виктория-то наша Феофилактовна за коллекцию грудью стоит. Это ведь к славе ее как куратора – такое приобретение для музея. А ей на пенсию давно пора, на ее место охотников хоть отбавляй. Вон Кристинка наша спит и видит. Так что отсюда нитка в этом клубке тянется, тут и ищите, раз вы для этого присланы.

– Вы подозреваете в убийстве Викторию Феофилактовну? – спросила Анфиса и поперхнулась дымом.

– А кто еще мог желать смерти ревизору? – усмехнулась Василиса. – Я, что ли? На кой она мне со всей этой проверкой? Или Арине? Или…

– Николаю Тригорскому, да? – подсказала Катя.

Василиса покосилась на нее.

– Вот это уж вас совсем не касается. Хотя и ему на ревизоров тоже плевать, он не к деньгам приставлен, не к фондам государственным, а к кнопкам своим сигнальным и датчикам.

– Тригорский очень даже положительный мужчина, – решила ей подыграть Катя. – А вот сын у него…

– Пацан еще, – Василиса стряхнула пепел. – Ничего, Коля… то есть, отец, Тригорский, с ним отлично справляется.

– Это вы сказали Тригорскому, что я из полиции?

– Нет, ему я не говорила.

– А кому вы сказали?

– Только Арине.

– Шумяковой?

– Да, Аринушке. Я вас сразу узнала, как вы в нашем «Приюте» все осматривали с этим мальчиком в форме. Есть хоть какие-то подвижки? Найдете вы этого садиста-отравителя?

– Найдем, только, боюсь, «Приюту любви» это уже не поможет стать прежним.

– Я так Верке Сурковой и сказала: кошкиному дому нашему конец. И работа моя там накрылась. А ведь был заработок дополнительный. Я даже Арине предлагала, но ей мотаться из Москвы далеко. И потом, она за все эти годы чужое дерьмо убирать устала. Сама мне призналась.

– А что, она раньше уборщицей работала?

– Сиделкой при брате парализованном, сколько лет. Брат-то у нее солидный был, генерал. А потом несчастье случилось – сама мне рассказывала: взрыв на складе боеприпасов, и его там шарахнуло. Ноги-руки целы остались, а вот голову задело. И стал генерал, как овощ. Парализовало его всего. Столько лет при больном: подай, принеси, убери, покорми, помой. Сюда в музей она после похорон устроилась. Говорит – тут курорт. Сядешь на стул у двери и сиди целый день, ничего не делай, только за посетителями смотри. А можно вас тоже спросить?

– Да, конечно, – Катя кивнула и погасила бесполезную сигарету, швырнула ее в урну.

– Вы же вечером сюда явились, еще до убийства. Вы что же, подозревали… ну там, откуда вы… что в музее что-то подобное может произойти? Что кого-то убьют?

Катя подумала: столько любопытства сейчас в ее словах, столько неприкрытого и не очень доброго любопытства, и ответить ей нужно. Но как объяснишь, что все вышло совершенно случайно? Кто поверит в это? Только не Василиса Одоевцева.

Когда где-то появляется «Проклятая коллекция», начинают происходить события, которые возможны, но маловероятны… Или, наоборот, – маловероятны, однако возможны…

– Мы явились сюда из-за «Проклятой коллекции», – сказала она.

– Что же это, выходит, и у вас в органах люди суеверные?

– То есть?

– Слухи разные по музею ходили. Не к добру это приобретение. Знаете, вы можете мне не верить. Раз я судима когда-то была, понимаю, мне от вашей конторы веры нет. Но я… я как барометр, чувства у меня обостренные. Это еще когда я молодой на подиум выходила. Там ведь много зависти, недоброжелательства. Я все это чувствовала, пропускала через себя. И в кошкином доме нашем, в «Приюте» в то утро, я как только туда вошла – сразу это ощутила – чью-то лютую злобу… Так вот у нас в музее с некоторых пор то же самое. Стоишь порой на посту у дверей в Египетском зале, и мурашки по коже, холод по позвоночнику. Гнетущая атмосфера. Ненависть… Зло… Почти осязаемое зло вокруг нас.

Генерал полиции Алексей Елистратов возвращался на Петровку, 38 в приподнятом настроении.

Утро в музее не разочаровало – в сети попалась крупная, ох, какая крупная рыба.

Юсуфа Ниязова привезли в МУР и вели напоказ всему управлению по знаменитому, знакомому по сотням детективных фильмов коридору МУРа с триумфом.