Испанская дочь - Лорена Хьюс

когда-либо ее употребил. Потому-то этот восхитительный напиток и назвали «эликсиром богов»!

Облизывая пальцы, Бачита спросила, нельзя ли ей взять немножко шоколада домой для детей. И я собственноручно наполнила для нее жестяную баночку.

– Использовать шоколад можно по-разному, – объяснила я обоим. – Можно его есть, а можно пить. Можно делать с ним торты и пирожные, готовить шоколадные трюфели. Перечень на самом деле бесконечен.

Бачита попыталась в знак признательности поцеловать мне, точно священнику, руку, но я отдернула ладонь.

– Не стоит, – обронила я.

– Пребольшое вам спасибо, сеньор! Это сущее наслаждение! – рассыпалась она в благодарностях. – А теперь мне пора. Прямо не терпится, чтобы мои домашние это скорее попробовали!

– На здоровье, Бачита!

И она торопливо выплыла из дома, прижимая к груди жестянку с шоколадом. Мы оба поглядели ей вслед.

– Поверить не могу, что мы все эти годы обладали таким сокровищем и толком о нем даже не знали, – произнес Мартин, обмакивая кусочек банана в темно-коричневую массу. – В Европе, должно быть, платят немалые деньги за шоколад.

– А откуда, по-твоему, взялось состояние дона Арманда?

– Пожалуй, все эти спесивые друзья Анхелики с удовольствием потратили бы на это свои денежки.

– Именно об этом я и думал, когда мы сидели вчера в кофейне.

Он на пару мгновений умолк. Если в его мозгу сейчас прокручивались примерно те же соображения, что и у меня, то, значит, я нашла единственного на свете человека, который полностью меня понимал. Того, кто был настолько же одержим шоколадом.

Одержим бесстыдно, беззастенчиво и совершенно неисправимо.

Кристобаль никогда таким человеком не был. Всякий раз, как я делилась с ним своими планами насчет шоколадного кафе или же обсуждала какие-то новые рецепты, что мне удавалось где-то найти, глаза у него сами собою стекленели, словно он готов был скорее застрелиться, нежели еще хоть секунду сносить этот разговор.

– Так ты подумал насчет моего предложения? – поинтересовался Мартин.

Этот вопрос словно выбил у меня почву из-под ног. Мне хотелось еще как следует обдумать идею производить шоколад прямо здесь, не продавая своей земли. Мы могли бы стать первопроходцами в этом бизнесе.

– Да, – ответила я, опускаясь на табурет напротив Мартина. – Но боюсь, мой ответ тебя не слишком-то обрадует.

– Ты не хочешь ничего продавать.

Я помотала головой.

– Я достаточно думал об этом, и, если сказать честно, – мне здесь нравится. Я усматриваю перед собой возможности, которых не видел прежде.

– А как же твоя книга? Не можешь же ты одновременно управлять плантацией и писать роман?

Он откинулся на спинку стула, сложил руки на груди и не моргая уставился на меня.

– Ну… – я помедлила с ответом. – Я полагаю, роман может и подождать.

– А знаешь, что я думаю? – продолжал он, не отрываясь глядя мне в лицо. – Не думаю, что у тебя вообще было когда-то в планах продавать землю или писать какой-то роман.

Атмосфера между нами резко изменилась. Вмиг исчезло всякое товарищество, дружеское подтрунивание.

Мартин резко отодвинул от себя тарелку.

– Может, ты мне расскажешь, наконец, кто ты такая и зачем переоделась в мужчину?

Глава 27

Если бы за глупость выдавали приз, то он бы точно достался мне! Я-то думала, что одурачиваю всех вокруг, а на самом деле в дураках оказалась сама.

– Мне следует обращаться к тебе: Мария Пурификасьон? Или ты привыкла называться Пури? Как эта плантация? – спросил Мартин.

Я нервно сглотнула.

– Пури. – Я сняла очки Кристобаля и помассировала переносицу. – То есть ты все это время знал?

– Я заподозрил это в первый же день, как только ты вскочила на Пачу. У женщин характерно выпирают бедра, когда они верхом.

«Ну да, разумеется! Какая же я тупица!»

– Но утвердился я в своей догадке прошлой ночью, когда услышал, как ты поешь, и увидел, как ты плаваешь в реке.

«Как я пою?» – Я в ужасе прикрыла рот ладонью. Я и не заметила, что тогда к тому же еще и пела!

– Так ты… меня видел? – спросила я уже нормальным своим голосом.

– Да. Видел, – ответил он, не дрогнув ни мускулом.

Я отвела взгляд. То есть он видел меня обнаженной, что было еще хуже, нежели слышать мое отвратное пение! У меня запылали щеки.

– Мог бы, по крайней мере, избавить меня от позора, не делая из меня сегодня дурочку.

– Я понимаю, что должен был что-то тебе сказать, но все же не был до конца уверен, не привиделось ли мне все это ночью. Кто знает, может, перекурил вчера сигар!

Значит, все это время он меня подозревал. Интересно, а мои родственники тоже что-то заметили? Мне хотелось взвыть от отчаяния.

– То есть та наша поездка в кабак и проститутки… Ты меня, выходит, испытывал?

– Не совсем. Я ж говорю – я сам не знал, что о тебе думать. Во всем остальном смотрелась ты весьма убедительно.

«Ну что ж, хоть это радует», – усмехнулась я про себя. Мне было бы крайне неприятно, если бы все прочие посмеивались за моей спиной. В каком-то смысле я даже испытала облегчение оттого, что Мартин меня раскусил. Это означало, что мне больше не придется ходить по кабакам да борделям и изображать из себя «настоящего мужчину». Хотя я не могла отрицать, что совместные вылазки куда-то с Мартином оказались для меня более интересными, нежели я могла ожидать.

– Ты кому-нибудь рассказывал о своих подозрениях?

– Нет. – Он низко нагнулся над столешницей, сложив у груди руки. – Не хочешь мне все-таки рассказать, что случилось? Почему ты прикидываешься собственным мужем?

Я пока что не была уверена, что готова ему доверять – однако у меня не было особого выбора. К тому же он уже меня разоблачил. Лучшее, что я могла сейчас сделать, это рассказать Мартину правду в надежде, что он никак не причастен к гибели Кристобаля и что он, напротив, может даже пролить для меня какой-то свет на моих здешних родственников и, в частности, на того, кто действительно это совершил.

Я принялась рассказывать с самого начала: с того, как у себя в Севилье получила письмо от отцовского поверенного. За пару месяцев до этого я пережила еще один выкидыш, и мне не терпелось уехать куда-нибудь далеко, чтобы оставить всю эту боль позади. По злой иронии, в те дни я не была еще настолько несчастной, как мне это тогда казалось.

Настоящая беда поджидала меня впереди.

Быть может, я совершала самую большую в жизни ошибку, признаваясь Мартину? Может, уже настало время встретиться в открытую, лицом к лицу, с моими сестрами и братом