Голос внутри меня - Брайан Фриман

Он вылез из «Субурбана» и прошел на тротуар. Иден тоже выбралась из машины. На улице были толпы народу. Туристы разглядывали витрины. Позади них проехал двухэтажный экскурсионный автобус. Сейчас Хейт напоминала музей, артефакт того, какими были шестидесятые. Все выглядело реальным, но реальным не было. Когда-то хиппи уступили место технологическим яппи, которым было по средствам жить в центре. Клиенты, делавшие татуировки, зарабатывали по сто пятьдесят тысяч в год плюс опционы.

Фрост улыбнулся, увидев на тротуаре недалеко от магазинчика одну из трехмерных картин Херба. Такие работы были разбросаны по всему району Хейт-Эшбери, указывая туристам путь к его галерее. На этой был изображен Джерри Гарсия[54], играющий на гитаре. Картина была настолько реалистичной – казалось, он вот-вот поднимется с тротуара, – что туристы обходили ее, боясь натолкнуться.

– Я все эти годы искал не на тех улицах, – сказал Фрост, оглядываясь по сторонам. – Десятки раз проехал по всем маршрутам от пиццерии до дома Клэри, и каждый раз это был неверный путь. Предполагал, что Кейти поехала на запад – ей следовало бы так поехать. Но она не поехала. Я ни разу не проверял улицы в этой части.

– Что вы ищете? – спросила Иден.

– Место, где Кейти и Каттер могли пересечься. Я изучал его жизнь. Я изучал его кредитки и чеки. То же самое я делал с Сю Тянь, потому что считал, что он заранее нацелился на нее. Но не нашел ничего, что могло бы привести их в один и тот же район.

Иден покачала головой.

– Восток, запад, ведь это не важно, верно? Если бы вы нашли связь с этим местом, она бы сразу бросилась в глаза. Несколько кварталов ничего не изменили бы.

– В этом вы правы.

Он перевел взгляд на дверь магазина. Ему легко было представить, как Кейти влетает в магазин перед самым закрытием, оставив пиццу в машине. Она наверняка сразу замечает фонтан; возможно, она уже видела его в витрине. Это идеальный подарок для матери. Она торгуется, но не очень рьяно. Она не из тех, кто умеет торговаться, да и времени нет. Корявым почерком пишет для доставки адрес родителей, потом, наверное, переписывает, чтобы его можно было прочитать, потом вылетает из магазина, прыгает в свою машину и едет в противоположном от дома Тодда Клэри направлении.

Бессмыслица какая-то.

– Я всегда предполагал, что Кейти столкнулась с Каттером на пути доставки, – сказал Фрост. – Что она увидела что-то, чего видеть не должна была.

– В этом есть смысл, – сказала Иден. – Возможно, в тот вечер в азиатском бутике была Сю Тянь, и Каттер следил за ней. Если Кейти увидела его рядом с Сю, это многое объясняет.

Фрост кивнул.

– Я думал об этом. И вы правы, вероятно, все было именно так, но это объясняет не все.

– В каком смысле?

– Это не объясняет главного: почему Кейти в тот вечер оказалась в этом магазине, – ответил Фрост. – Вот этого я не могу понять. Ее вообще здесь не должно было быть.

* * *

Хозяева тибетского магазина никого не узнали на фотографиях, которые им показал Фрост. Кейти Истон, Руди Каттер и Сю Тянь были им абсолютно незнакомы. Они не вспомнили, что шесть лет назад кто-то покупал у них керамический фонтан, и тем более не вспомнили, что фонтан был оформлен на доставку. Тупик.

Истон решил на время оставить все это и поехал в Стоунстаун.

Матери Хоуп, Джозефине Стиллман, было около восьмидесяти пяти. Она жила все в том же маленьком белом домике на Юкалиптус-драйв, который они с мужем купили в шестидесятых. Она была одной из тысяч пожилых жителей Калифорнии, которые платили пониженный налог на имущество, так как никогда не продавали свои дома. Год за годом они с мужем жили в своем домике, наблюдая, как растет его цена на бумаге. Сейчас принадлежавший Джозефин спичечный коробок на три спальни стоил, наверное, миллиона два.

Для своего возраста она была очень бойкой. Встречая Фроста и Иден, она была одета для пиклбола: в белую юбку и хлопчатобумажный топ. Ее волосы были покрашены в элегантный золотисто-каштановый. Ее кожа была подтянута, как у всех, кто решается на пластику. Она не сделала вид, будто рада их появлению или что ее привлекает идея поговорить о дочери. Ее отношение к их визиту проявилось в деловитости и нетерпении.

– У меня совсем нет времени на это, – заявила Джозефин, взмахом руки приглашая их в дом. – Не вижу, чем могу вам помочь. Хоуп нет уже тридцать лет. Если честно, то я пытаюсь выбросить все эти неприятности из головы. Я больше об этом не думаю.

Фрост знал, что это ложь.

На самом деле Хоуп смотрела на мать каждый день. Ее акварельный портрет висел над камином в гостиной. По какой-то причине Фрост увидел в нем нечто странное и пугающе знакомое. Он узнал Хоуп по фотографиям, хотя портрет был, вероятно, написан, когда она была подростком. Даже зная, что Хоуп совершит через несколько лет, легко было разглядеть в ней несчастного ребенка. Отчаянный взгляд с портрета смотрел куда-то вдаль. Акварельные краски размывали черты, поэтому девушка выглядела так, будто в ней совсем нет самобытности и над ней нависает опасность раствориться в холсте.

– Хоуп сама нарисовала эту картину, – проговорила Джозефин, когда заметила, что Фрост смотрит на портрет. – Это единственный автопортрет, что у меня остался.

– Она была очень талантлива.

И в самом деле. Мастерство производило впечатление, особенно если вспомнить, что художница написала этот портрет в ранней юности. Однако девушку, писавшую автопортрет, глядя на себя в зеркало, очевидно, что-то очень сильно мучило.

– Что вам надо? – спросила Джозефин. И заговорила сама, словно торопясь ответить на вопросы гостей до того, как они их зададут: – В те времена, знаете ли, люди не говорили о психических заболеваниях. Это было позорным клеймом. И никто не понимал, что постродовая депрессия может сотворить с матерью. В Хоуп все видели только уродца. Чудовище. Но она была не такой. Она была больна, и никто не мог ей помочь. Даже ее муж. Даже я.

Фрост услышал, как задрожал ее голос.

– Она очень хотела этого малыша, понимаете? – продолжала она. – Очень. Она любила Рен. Люди не верили этому после случившегося, но это так. Постоянно говорила, что хочет ребенка. Была готова. В больнице, когда у нее выдавалась свободная минутка, она ходила в педиатрическое отделение и болтала с мамочками. Она была на седьмом небе, когда забеременела. Не могла дождаться, когда у нее родится собственный ребенок. Просто она не могла знать, как его рождение подействует на ее психику.

– Мы понимаем, – заверила ее Иден. – Мы знаем, что Хоуп болела.

Джозефин достала платок и высморкалась.

– Ну вы не знаете, через что мы прошли. Люди говорили жуткие вещи. Джим не мог смириться с этим. Это его и убило. Я сама многие годы прожила с чувством вины, а потом решила, что нужно забыть об этом. Что сделано, то сделано.