Проклятие Лермонтова - Лин фон Паль

Они настаивали; – напоминали мне прежние мои [мои] [наши] отношения [к нему] [с ним], говорили о веселой жизни, которая [всех нас еще] с ним ожидает [нас] в Кисловодске, и что все это будет [уничтожено] [нарушено] расстроено моей глупой историей. —

Чтобы выйти из неприятного положения человека, который мешает веселиться другим, – я сказал им, чтоб они сделали воззвание к самим себе: поступили ли бы они иначе на моем месте. После этого меня уже никто больше [не уговаривали] [никто] не уговаривал.

б) Вследствие [этих] слов Лермонтова: Вместо пустых угроз [ты гораздо бы лучше] и проч.: которые уже были некоторым образом вызов, я на другой день требовал от него формально удовлетворения. – Васильчиков и Глебов старались всеми силами помирить меня с ним; – но так как они не [имели] [имели никакого полномочия] (добавление: а только хотели уговорить меня взять назад вызов)

могли сказать мне ничего от его имени от [Лермонтова] и [а просто] [и только] [а только] [уговаривать только] хотели меня [отказаться от вызова] взять [назад] [моего] мой назад: – я не мог на это согласиться. – Я отвечал им: что я уже сделал шаг к сохранению мира [за три недели перед тем]

[тому назад], прося его оставить свои шутки [и быть со мной при всех так как он бывал], что он пренебрег этим, и что сверх того теперь уже было поздно, когда сам он надоумил меня [что] в том, что мне нужно было делать. – В особенности я сильно упирался на [этот] совет, который он мне дал накануне, и показывал им, что [он] что этот совет [он] был не что иное, как вызов. – После еще [с их стороны] нескольких [неудачных] попыток с их стороны они убедились, что [меня] уговорить меня взять назад вызов есть дело невозможное.

(Заметьте: чем точнее приходится ему провести мысль, что в дуэли виноват Лермонтов, который его изводил, тем сложнее ему собрать слова в предложения. Слова рассыпаются. Взгромоздить вину на мертвого человека – дело тяжкое. Мартынов знает, что не говорит полной правды, стыдится этого, но исполняет данный совет – отвести вину от секундантов и ни в коем случае не упоминать о такой приятной веселой жизни.

Эти черновые показания дают на самом деле гораздо больше информации, чем можно было бы ожидать. Во всяком случае ясно, что причиной дуэли была действительно обида, и Мартынов, дающий на большинство вопросов вполне вменяемые ответы, начинает путаться, задыхаться, искать слова только в двух случаях – когда отвечает на шестой и восьмой вопросы. И не потому он путается, что так уж желает что-то скрыть, а потому, что даже после дуэли обида никуда не делась, только теперь обидчик мертв, и ничего исправить и выяснить нельзя. Кажется, он сам не понимает, почему Лермонтов стал с ним так жесток: он проговаривается, что хотел одного – чтобы Лермонтов был с ним таким, каким был прежде. И, вероятно, примирители на самом деле приводили в качестве аргумента прежние добрые отношения и особенно упирали на то, что эта дуэль разрушит всю веселую атмосферу отдыха на водах, и совершенно не думали, что исход поединка может быть кровавым. Вряд ли думал об этом и Мартынов. Между прочим, Алла Марченко предположила, что Лермонтов мог предложить Мартынову совершенно неприемлемый вариант примирения: вместо «монтаньяра с большим пуаньяром» называть его «маркизом де шулерхофом» (намекая на неправедно нажитый капитал дядюшки Саввы) или просто «майором де шулерхофом» (намекая на собственное карточное плутовство, что, возможно, и послужило причиной такой быстрой и несвоевременной отставки, как ходили слухи).

Следствие не было удовлетворено ответами Мартынова. От него потребовали дополнительных разъяснений. Вот подлинный текст черновика: там, где точки или прочерки – нечитаемые слова или зачеркивание.

– С которого времени вы имели с Лермонтовым знакомство и в каком отношении, дружеском ли или политичном, и какой был дан вами повод Лермонтову делать вам колкости и остроты (как без того не могло бы это от него произойти), в чем заключались наносимые вам Лермонтовым таковые обиды, не относились ли его слова более к дружеской шутке или же к оскорблению чести вашей, и какие были принимаемы с вашей стороны меры к отклонению неприятностей до прежде сего происшествия и при ком.

а) Я был знаком с Лермонтовым [с 17-ти летнего возраста] [самого дня] с самого вступления моего в Юнкерскую школу [………] отношения наши были довольно близкие. – Поводом же к его остротам на мой счет [было], вероятно, было не что другое иное, как желание поострить; – [другого по крайней мере] по крайней мере я других не знаю причин], но как в подобном расположении духа человек легко увлекается и незаметно переходит от невинной шутки к едкой насмешке – я несколько раз принужден был останавливать его и напоминать, что всему есть мера.

Я уже имел честь объяснить господам следователям, что оскорбления мне никакого нанесено не было, равно[мерно]мерно и то, каким образом я хотел отвратить дальнейшие неприятности. – Что же касается до сущности этих насмешек [и колкостей] и колкостей, то в них помнишь не слово, а намерение, [а] [это] намерение было (вывести) дурное и потому, если их и можно [бы было] назвать шутками, то уже во всяком случае не дружескими.

б) Я был знаком с Лермонтовым с самого вступления моего в Юнкерскую школу. – Отношения наши были довольно короткие. – Поводом же к его остротам на мой счет, вероятно, было не что иное, как желание поострить; – по крайней мере я других причин не знаю. – Но как в подобном расположении духа человек легко увлекается и незаметно переходит от неуместной шутки к язвительной насмешке и так далее, – то я был принужден несколько раз останавливать его и напоминать, что всему есть мера.

Хотя подобные шутки нельзя назвать дружескими, потому что они всегда обидны [для самолюбия,] – но я [подт] подтверждаю еще раз то, что выражено мною в ответе на 6-й пункт следственного дела; – а именно: что честь моя была затронута не насмешками его, но решительным отказом прекратить их и советом прибегнуть к увещаниям другого рода; – что, вступая с ним в объяснение, я и в виду не имел вызывать его на дуэль, но что после подобной выходки с его стороны, – [я почел бы себя обесчещенным, если бы не [истребовал] [у] принял его совета [от] и [не] него [……..] [удовлетворения. – ] по понятиям, с которыми мы как будто сроднились, мне уже не оставалось другого средства окончить с честью это дело.

В [этом] том же пункте объясняется мной, каким образом еще в начале, – я хотел отвратить дальнейшие неприятности, что и было известно г-м секундантам.

– Не доносили ли вы на Лермонтова за оскорбление вас колкостями местному начальству жалоб – кому именно и какие были оным приняты [меры] к удержанию его, Лермонтова, средства; если же не обнаруживали поступка Лермонтова, то что вам в том служило препятствием или имели намерение до прежде сего случая вызвать его на поединок, и не было ли к тому других кроме остроты и колкости побудительных причин.

а) На сей пункт не имею [ничего] [чего] сказать, [ничего] ничего [могущего служить к моему к своему оправданию] в свое оправдание. Доказательством же случайности поединка может служить то, что вызов мой был сделан после объяснения, – [тогда] [только тогда] и именно тогда, как уже мне не оставалось [уже] [уже] другого средства окончить с честью это дело.