Ограбить Императора - Евгений Сухов

– Это так, – выдавил из себя посол.

– Удивительная складывается ситуация. – Бокий поднялся. – Как бы там ни было, но мне нужна опись украденных драгоценностей.

– Она у меня имеется. – Эдвард Одье подошел к сейфу и открыл его длинным ключом. Порывшись среди бумаг, сложенных в несколько аккуратных папок, он вытащил листы, отпечатанные на машинке и скрепленные большой толстой скрепкой. – Возьмите.

Полистав документ, Бокий внимательно вчитывался в список драгоценностей, составлявших почти двадцать страниц. Перелистывая перечень, он невольно подумал о том, что в украденных чемоданах были собраны все сокровища мира. Смущала лишь цифра, стоявшая в конце листа, – всего-то сто тысяч рублей.

– Хм… Я что-то не совсем понимаю. Вы сказали, что драгоценностей на восемь миллионов рублей золотом…

– Все правильно: Так как я поселился у господина Фаберже, то между нами было заключено джентльменское соглашение, что сумма будет значительно меньше. Поймите меня правильно: мы, швейцарцы, не можем просто так заниматься благотворительностью, и если дом передается в наше пользование, то передаются в пользование и вещи, включая драгоценности. Мы несем за них ответственность. А за хранение чужих вещей в нашем доме мы должны брать определенную плату…

– Понимаю, – перебил посла Бокий, – для господина Фаберже отдавать плату за аренду – гораздо выгоднее со ста тысяч рублей, чем с восьми миллионов рублей золотом! Что ж, в таком случае мне нужно немедленно поговорить с господином Фаберже и прояснить ситуацию.

– Позвольте мне сделать это самому, – произнес Одье. Посмотрев на часы, добавил: – Тем более сейчас завтрак, лучшего времени может не представиться.

– Понимаю, – усмехнулся Глеб Бокий, – хотите испортить господину Фаберже аппетит на целый день… Хотя полагаю, что целым днем тут не обойтись. Не каждый день приходится терять состояние. Ну, что ж, идите, я пока побуду здесь. Уверен, что Евгений Карлович захочет со мной встретиться.

Эдвард Одье вышел из кабинета и направился в столовую. Через приоткрытую дверь благоухал только что сваренный кофе, щекоча ноздри, что способствовало аппетиту. Раздавались веселые звонкие звуки утреннего чаепития, какие бывают от касания металлической ложки о края блюдечка или размешивания ею сахара в чашке.

Чаепитие в доме Фаберже было настоящим ритуалом и задавало настроение на весь день. У Евгения Карловича неизменно находилась к завтраку пара смешных историй, которые значительно поднимали градус общего настроения. И сейчас слышался его громкий голос, заставивший даже матушку, весьма сдержанную женщину, дважды весело рассмеяться.

Обстановка в столовой, если не знать хорошо семью Фаберже, выглядела беспечной. Оружейные выстрелы, даже если они раздавались под самым окном, казались весьма далекими, не имеющими никакого отношения к благополучию дома. Жизнь в его роскошных стенах протекала столь же благопристойно, как и много лет назад. Но Эдварду Одье было известно, что это не так. От прежнего благополучия семьи Фаберже остался лишь броский фасад. Процветание, столь долго сопутствующее известной фамилии, значительно потускнело, как случается со старой монетой. А семейное дело, огромный крейсер, точнее, целая флотилия, со многими филиалами как в России, так и за рубежом, будто наскочив на всем ходу на коварно торчащие рифы, уже с хрустом ободрала днище. И то, когда семейное дело рухнет на дно, было вопросом ближайшего будущего.

Эдвард Одье приостановился у двери, почувствовав некоторое волнение.

Попытался справиться со своим лицом, неожиданно напрягшимся, шагнул в столовую и невольно сглотнул подступивший к горлу ком.

Аромат от свежесваренного кофе был настолько плотным и глубоким, что буквально застилал глаза. У него невольно возникало ощущение, что он преодолевает дымовую завесу. Именно так и должен пахнуть настоящий достаток – сладковатым шоколадным вкусом.

В центре стола, там, где еще совсем недавно сидел хозяин дома Карл Густавович, на высоком резном кресле, напоминавшем трон египетского императора, теперь расположился Евгений Карлович, его старший сын и основной наследник. Видно, привыкший к радостям жизни, он вкушал двойное удовольствие: попивал крепко заваренный кофе и при этом покуривал толстую сигару, выдыхая темно-серый плотный дым к ажурному потолку, расписанному на тему древнегреческих пиров.

– Проходите, господин Одье. Мы вас давно ждем, – приветливо пригласила Августа Богдановна, – что-то вы сегодня припозднились. Аннушка, налей господину послу кофе.

Изобразив довольствие и при этом ощущая невероятную неловкость, Эдвард Одье устроился на своем месте, что было определено ему в день переезда, на точно таком же императорском стуле, как у Евгения Карловича, и взял предложенную чашку кофе, заклубившуюся ароматным туманом.

– А знаете, у нас есть новость от Карла, – поделилась Августа Богдановна своей радостью. – Он написал, что у него все хорошо. Сейчас он проживает в Риге и просил за него не беспокоиться. Даже выслал фотографию, хотите взглянуть?

– Да, конечно, хотел бы, – неожиданно для себя ответил согласием Эдвард.

На какое-то время он позабыл даже о чекистах, расположившихся в его кабинете. Подняв со стула старомодный ридикюль, украшенный жемчугом, Августа Богдановна извлекла из него небольшую ретушированную фотографию в простенькой деревянной рамке, с которой сурово смотрел хозяин дома Карл Фаберже. С момента их последней встречи он весьма постарел, словно прошел не месяц, а целое десятилетие. Его лицо выглядело высохшим, отчего запавшие глаза казались значительно больше, чем были на самом деле. Кожа на скулах натянулась, придавая ему болезненный вид. И сам он выглядел удрученным и невероятно усталым. Из наружного кармашка сюртука выглядывал белый платок, конец которого был завязан в небольшой тугой узелок. Что это? Небрежность, столь не свойственная Карлу Густавовичу, или какой-то тайный посыл своему семейству?

Эдвард Одье бережно вернул фотографию и наконец решился приступить в разговору:

– Я хотел вам сказать…

Но Августа Богдановна, не замечая унылой физиономии посла, перебила его:

– В письме он передавал вам привет и очень благодарит за то, что вы для нас сделали.

К Одье вразвалочку подошел черный упитанный кот с лоснящейся большой головой. Выпрашивая со стола лакомство, он неприлично высоко задрал хвост и потерся толстым боком о его брюки. Посол, не терпевший фамильярности даже со стороны животных, осторожно отодвинул кота ногой. Вся комната и само здание были незримо наполнены присутствием Карла Фаберже, хотя пошел второй месяц, как он съехал из Петрограда. Казалось, что своей любезно-аристократической улыбкой он посматривает на них из каждого угла. Короткий диван, стоявший в углу столовой, где он любил выкурить сигарету после обеда, еще помнил изгибы его тела, а на небольшой синей стеклянной подставке лежал его любимый длинный мундштук, сделанный из горного хрусталя.

– А вы знаете, что было ограблено норвежское посольство? – неожиданно спросил Евгений Карлович.