Ниенна. Благословленная Смертью - Наталья Борисовна Русинова

нагонит, схватит, вцепится в призрачное плечо ядовитыми клыками — и тело там внизу умрет.

Вместе с духом.

— Помоги, — шептала Ниенна, чувствуя, как по щекам текут слезы. Где текут, на какой из сторон бытия? — Помоги, пожалуйста…

Кому она слала бессмысленные призывы о помощи, захлебываясь отчаянием, кого звала? Отца, что когда-то сидел с ней у огня и рассказывал о василисках? Магистра Рейвана, что сразу поверил наивной первокурснице в тот злополучный день, когда она потеряла здоровье в битве с остроухими? Декана Удмертия, который заботился о покалеченной девчонке больше, чем родители?

Может, Альбрехта, чье огромное сердце оказалось в силах простить причиненную ею боль и украденную на репяном поле магию? Герду, ближе которой не было на всем белом свете? Доброго Бродди, жалеющего каждую безвинную живую тварь, и даже неразумного петуха? Азали, которая вообще не должна была участвовать в этом бою, но она любит своих друзей — и поэтому скорее погибнет вместе с ними, чем бросит в беде?

Или того неведомого, заветного, сокровенного мужчину с огненным сердцем, которого она никогда не видела и вряд ли теперь увидит? От мыслей о котором хотелось плакать навзрыд, потому что не сбудется, не сложится, сказки про драконов с их друзьями и принцесс никогда не заканчиваются хорошо?

Горячий ветер, яростный и неистовый, вдруг захлестнул ее стихийным потоком и потянул вперед.

Он стоял в пустоте и бескрайней тьме, почти невидимый, слившийся с чернотой. Даже черты лица не разглядеть. Но жар, идущий от тела, был способен испепелить любого врага. Ниенна чуяла его также, как чует собственную руку или ногу. Как ощущала пряди волос, щекочущие шею, прохладу шелковых простыней перед сном, ароматную мыльную пену в тазу для умывания, солнечные лучи на коже.

И глаза, смотревшие прямо на нее. Темные, почти черные, но вдруг в них блеснуло пламя, и оказалось, что они сумрачно-синие, как летнее небо перед грозой. Ни разу в жизни Ниенна такие не видела.

— Помоги, — едва слышно прошептала она. — Прошу тебя, пожалуйста, я не могу сама…

И бессильно сомкнула веки.

Но в следующий же миг невидимый незнакомец сгреб ее в охапку и притянул к себе. Пахнуло влажной еловой хвоей, клюквенными полянами, жаром костра. Ниенна всхлипнула, готовая умереть здесь же, на месте, и плевать на гадину за спиной. Только бы касаться четко очерченных плеч, скользить по ним пальцами, только бы дышать его запахом, обжигающим, как дрожащий воздух в полуденный зной.

Его кожа была солона на вкус. Его губы — жесткими, требовательными и очень настойчивыми. И Ниенну захлестнул восторг от несокрушимой силы, что хлынула в тело. От чужой щедрости того, кто отдавал себя без сожаления, без остатка — и оставался таким же пылающим, таким же живым.

Сколько она провисела так, во тьме и пустоте, даже не открывая глаз? Секунды или столетия?

Неведомый спаситель растворился в безбрежной пустоте так же быстро, как и появился. Человек ли это был? Разве люди могут подобное выдержать? Как он откликнулся на ее зов? И почему именно он? Сплошные вопросы и ни одного ответа.

Но перед его исчезновением Ниенна наполнилась согревающим пламенем до краев. И боль ее канула в небытие.

Мир вокруг вздрогнул, клубящаяся тьма растаяла, вновь показались привычные звезды на чернильном зимнем небе и белая равнина внизу, уходящая за горизонт.

Скарапея застыла неподалеку, всего в каких-то тридцати аршинах, висела в воздухе огромной уродливой вороной, и лицо ее, пошедшее пятнами, исказилось от ужаса.

Ниенна вытянула руки вперед — и довольно хмыкнула. Фиолетовые всполохи в ее ауре тесно переплетались с огненно-красными. И не было меж ними ни одного просвета.

— Ну что, гадина, сразимся? — звонко выкрикнула она.

Скарапея с визгом развернулась и полетела прочь.

— Куда ты? А попрощаться? Со мной и с жизнью? — некромансерка пальнула ей вслед новым «поцелуем смерти». И он впечатался ровнехонько змеевой царице в спину, промеж острых лопаток.

Та взвыла, задергалась и кувырком полетела вниз, в белую снежную мглу.

— Вот там и сдохни от холода, — рыкнула Ниенна и рванула в сторону Глосы.

Нет, она не питала иллюзий, что твари из древних легенд хватит одного заклинания, дабы отойти в мир иной. Но Скарапея ранена дважды, второй раз — очень тяжело. Ее добьет морозная ночь в чистом поле, из которого до ближайшего жилья минимум пара часов ходу.

Ниенна не отказалась бы поглядеть, как гадина преставится в ближайшем же сугробе, но вот беда — время, отпущенное ее духу вдали от тела, было на исходе.

*

Томительно тянулись минуты. Одна гостья спала на сундуке беспробудным сном, а вторая, рослая девица с красивой длинной косой, начинала тревожиться.

Марта постаралась ее развеселить, как мама учила. Показала всех куколок по очереди, объяснила в подробностях, чем питаются цыплята, а заодно похвасталась, что знает грамоту. Жаль только, книжка осталась наверху, в комнате. Но странная девица по имени Герда почти не слушала. И все сетовала, какое это мучение, сидеть и ждать невесть чего.

Делать нечего, придется читать грустной тете сказку. Марта едва встала с лавки и шагнула к лестнице на чердак, как белоголовая некромансерка с красивым именем Ниенна вдруг протяжно застонала.

— Помоги… — прошептала она, и по бледным щекам ее заструились слезы. — Помоги, пожалуйста, я не могу сама…

Рослая девица подлетела с лавки так, словно умудрилась за время ожидания отрастить крылья. Затем подхватила сабли, стоявшие у двери, и рванула на улицу, даже не накинув утепленный мундир.

— Куда ты? — ахнула Марта.

— Сражаться! Беда у них. А ты дома сиди! — недобро рыкнула гостья через плечо.

«Какая невоспитанная тетя, — недовольно подумала Марта. — Даже не попрощалась, как подобает…»

Марта и впрямь хорошо знала грамоту, умела читать и очень хотела уехать на учебу в Ахенбург, совсем как дядька Бродди. Хорошо бы тоже поступить в какую-нибудь чародейскую академию! И стать целителем, только не людей пользовать, а зверей. Животных Марте всегда было жалко, особенно она оплакивала Забияку, которого госпожа велела пустить в суп вместе с куриными женами.

Но петух, которого с собой привез дядюшка, ей тоже понравился. Хоть и странный какой-то, с подстриженным хвостом, худой и гребень с бородой короткие, почти как у курицы. Наверное, больной. А дядьке его жалко, вот и возится.

— Если бы я могла, я бы тебя вылечила, — вздохнула Марта, поглаживая петуха по шелковистым перьям на спинке. — И ты бы помог дядьке Бродди и остальным чародеям победить упыриху. Все кровососы боятся петушьего крика, так в книжках написано. Но ты не можешь петь, рыжая