После - долго и счастливо - Анна Тодд

– Нью-Йорк – лучший город в мире, Тесса, он просто невероятен. Я прожила там пять лет и до сих пор не исследовала его целиком. Бьюсь об заклад, на это даже жизни не хватит, – говорит София, отскребая от противня остатки сожженного мной теста.

Я отвлеклась. Так глубоко задумалась, услышав высокомерные равнодушные слова Хардина, что не заметила дыма, идущего от духовки. Только после того, как София и Карен примчались на кухню из кладовой, мое внимание переключилось на сгоревшее тесто. Ни та, ни другая ни словом меня не упрекнули, и София, ополоснув противень холодной водой, чтобы остудить, начала его чистить.

– Сиэтл – самый большой город, в котором мне довелось побывать, но я готова к Нью-Йорку. Мне нужно уехать отсюда, – отвечаю я. Лицо Хардина так и стоит перед глазами, пока я произношу эти слова.

Улыбнувшись мне, Карен наливает нам по стакану молока.

– Отлично. Я живу рядом с Нью-Йоркским университетом и, если хочешь, могу показать тебе окрестности. Всегда хорошо иметь знакомых, особенно в таком большом городе.

– Спасибо, – благодарю я от всего сердца.

Лэндон тоже переедет в Нью-Йорк, но будет чувствовать себя на новом месте так же некомфортно, как и я, поэтому нам обоим не помешает местный друг. Мысли о жизни в Нью-Йорке очень пугают, даже ошеломляют, но, скорее всего, каждый чувствует то же самое, переезжая на другой конец страны. Если бы Хардин изменился…

Я встряхиваю головой, пытаясь избавиться от бесполезных мыслей. У меня не получилось убедить Хардина переехать ради меня даже в Сиэтл. Он бы рассмеялся мне в лицо по поводу Нью-Йорка. Он решает за меня, что я хочу, и думает, что получит мое прощение, только потому, что так бывало в прошлом.

– Что ж, – произносит Карен, поднимая стакан молока, – за Нью-Йорк и новые приключения! – Ее улыбка ослепительна. София тоже поднимает свой стакан, и мы чокаемся, но я никак не могу выкинуть из головы слова Хардина.

«Она простит меня. Она всегда прощает. Вот увидишь», – сказал он Лэндону.

Его слова продолжают крутиться у меня в голове по кругу, и с каждым новым витком страх перед переездом уменьшается. Каждый слог – словно пощечина по чувству собственного достоинства, по жалким, оставшимся от него осколкам.

Сказать, что я избегала Хардина, – значит ничего не сказать. Дни шли – на самом деле всего два, но кажется, что все сорок, – а я избегала его всеми правдами и неправдами. Знаю, что он здесь, в этом доме, но не могу заставить себя встретиться с ним. Он несколько раз стучался в дверь, но получил лишь неубедительную отговорку, почему я не открываю.

Я просто была не готова.

Так или иначе, я слишком долго откладывала наш разговор, да и Карен уже места себе не находит. Ее распирает от счастья, и она не хочет так долго хранить в секрете новость о прибавлении в семействе. Она и не должна этого делать, ей полагается быть счастливой, гордой и взволнованной. Я не могу подвести ее своей трусостью.

Поэтому, услышав тяжелые шаги за дверью, я молча и жалко жду, надеясь, что раздастся стук, и в то же время желая, чтобы Хардин прошел мимо. Я все еще жду того дня, когда сознание прояснится, а мысли вернутся к норме. Но чем больше времени проходит, тем чаще я спрашиваю себя: а были ли мои мысли хоть когда-нибудь ясными и четкими? Или я всегда была такой запутавшейся и неуверенной в себе и своих решениях?

Закрыв глаза и прикусив дрожащие губы, я жду на кровати, пока он уйдет, не постучавшись. Когда я слышу, как хлопает его дверь напротив, меня охватывает смесь разочарования и облегчения.

Собрав все силы в кулак, я беру телефон и, напоследок посмотревшись в зеркало, выхожу в коридор. Только я заношу руку, чтобы постучать, дверь открывается: на пороге стоит Хардин без рубашки.

– Что случилось? – немедленно спрашивает он.

– Ничего, я…

Желудок скручивается в узел, но я стараюсь держать себя в руках. Он встревоженно хмурится. Он протягивает руки и нежно проводит большими пальцами по моим щекам, а я просто стою в дверях, хлопая глазами, и в голове ни одной связной мысли.

– Мне нужно с тобой кое о чем поговорить, – наконец через силу произношу я приглушенным голосом. Он наклоняется ко мне ближе, в сверкающих зеленых глазах мелькает замешательство.

– Мне не нравится, как это звучит, – угрюмо замечает он и убирает руки с моего лица.

Присев на край кровати, он кивком предлагает мне занять место рядом. Я не доверяю отсутствию расстояния между нами, и кажется, что даже тяжелый воздух в душной комнате насмехается надо мной.

– Ну? В чем дело? – Хардин растягивается на кровати, заложив руки за голову. На нем спортивные шорты в обтяжку с такой низкой талией, что мне сразу становится ясно: трусов под ними нет.

– Хардин, мне очень жаль, что я так отдалилась от тебя. Ты ведь знаешь, что мне просто нужно время, чтобы во всем разобраться, – произношу я в качестве вступления. Эти слова не входили в мои планы, но, похоже, мой язык никак не может договориться с головой.

– Все в порядке. Хорошо, что ты пришла, ведь мы оба знаем: у меня плохо получается держаться от тебя подальше, и это меня ужасно бесит. – Видимо, ему стало легче, так как мы начали разговаривать. Он смотрит на меня не отрываясь, и я не могу отвернуться от его проницательных глаз.

– Я знаю.

Не могу отрицать, что за последнюю неделю он явно научился сдерживаться. Мне нравится, что он стал более предсказуемым, но выстроенная мною стена разделяет нас по-прежнему, и я подсознательно жду, когда он накинется на меня в своей обычной манере.

– Ты разговаривал с Кристианом? – спрашиваю я. Необходимо вернуться к теме разговора, прежде чем меня слишком глубоко затянет в бесконечный водоворот наших отношений.

Сразу же напрягшись, он искоса бросает на меня взгляд.

– Нет.

Да, неважное начало.

– Извини, не хотела показаться бесчувственной. Просто пытаюсь понять, что сейчас у тебя на уме.

Еще несколько секунд он молчит, и тишина расстилается между нами, словно лента бесконечной дороги.

Тесса не сводит с меня взгляда. Тревога в ее глазах вызывает во мне ответное грызущее беспокойство. Она прошла через многое, и я часто был виновником ее бед, поэтому чего уж ей точно не стоит делать, так это волноваться обо мне. Я хочу, чтобы она сосредоточилась на себе и на том, чтобы снова обрести себя, а не тратила силы на мои проблемы. Мне нравится, как она проявляет сочувствие к другим, особенно ко мне, забывая о собственных горестях.

– Ты не бесчувственная. Мне повезло, что ты вообще со мной разговариваешь. – Это правда, но я понятия не имею, как наша беседа будет развиваться дальше.