Миланская Роза - Звева Казати Модиньяни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ответ утвердительный, — заявила Роза.
— Утвердительный? — переспросил Понс.
Он даже переменился в голосе и лице.
Роза торжествующе улыбнулась.
— Я из этих миллиардов не растратила ни гроша, — объяснила она. — Я их перевела в доллары.
— В доллары?
— Много лет назад, только начиная операцию, я предложила банку гарантии в долларах в обмен на ассигнования, необходимые для «Заводов Руасси».
— Я правильно понял?
— Правильно, мальчик мой, — подтвердила Роза. — Доллар постепенно поднимался в цене, и теперь сумма почти удвоилась. Мы, ничем не рискуя, можем расплатиться, а «Заводы Руасси» так и останутся вилами в бок Риккардо Летициа.
Француз громко, от души расхохотался.
— Да это же обман! — с восторгом заявил он.
— Обман, — согласилась синьора Роза.
Она склонилась к нему и доверительно, словно сообщая тайну, добавила:
— Обманывать — моя профессия. Я от этого молодею. Много лет назад я начала свое дело с колоссального обмана.
Роза поднималась по Малберри-стрит; вокруг орали женщины, визжали дети, зазывали покупателей уличные торговцы. Мостовая вся была загажена, отвратительно пахло отбросами. Жаркое июльское утро предвещало наступление нестерпимо душного дня.
У поворота в переулок вонь стала еще сильней. Роза зажала рот платком, боясь, что ее вырвет. Она утешалась тем, что скоро они переберутся в Гринвич-Виллидж, а там есть и деревья, и цветы, и пахнет травой. Девушка была одета по последней моде и странно смотрелась на бедной улице. На ней была бежевая блузка с вырезом-лодочкой и юбка в складку, открывавшая стройные ноги, на голове — изящная шляпка из таиландской соломки.
Этой ночью Роза почти на спала. Жара стояла уже две недели, и в Бенде люди мучились на забитых народом улицах, где царили нищета, скученность и отчаяние.
Незадолго до рассвета произошел несчастный случай: женщина, спасаясь от жары, легла с младенцем спать на площадке пожарной лестницы. Лестница рухнула, и мать с ребенком разбились.
— Оба — покойники, — констатировал полицейский, вызванный к месту происшествия.
В архиве полиции было полно протоколов, сообщающих о подобных же случаях. Власти осуждали «этих дикарей», не думавших об элементарных правилах безопасности.
Большинство «дикарей», столь неразумно подвергавших риску собственную жизнь и жизнь невинных детей, приплыли в великую страну на корабле издалека, спасаясь от нищеты. Некоторые уже несколько лет работали в Америке, кое-кто — несколько месяцев, как Роза. Получили они далеко не то, к чему стремились. Но ни трудности, ни отчаяние, ни смерть не могли убить надежду.
— Эй, красавица! Что скажешь насчет этой рыбки? Я поймал ее специально для тебя!
Молодой улыбающийся торговец рыбой, смуглый, темноволосый, протягивал ей скумбрию, выловленную, похоже, в незапамятные времена. Предложение звучало явно двусмысленно.
Роза отвернулась. Ей надоело назойливое внимание мужчин. Правда, синьорину Дуньяни в Бенде уважали, хотя в этом квартале, населенном преимущественно выходцами из Южной Италии, Роза шокировала многих: она ходила везде одна, носила юбки до колен, тонкие чулки и стриглась коротко, под мальчика. И в нищете нью-йоркского квартала, и в благоустроенном доме в «Фаворите» она совсем не обращала внимания на то, что подумают о ней окружающие. У нее была одна цель: выбраться из этого жалкого района как можно скорее, прежде чем она здесь сойдет с ума.
По грязной улице, наступая босыми ногами на отбросы, несся мальчишка, его догонял другой. Роза не успела отскочить в сторону, и первый из бежавших задел ее, выбив из рук пакет с едой. На мостовую вывалилось драгоценное содержимое, теперь безвозвратно потерянное: аккуратный бутерброд с жареным луком и сочный персик. Поняв, какое несчастье ее постигло, Роза почувствовала желание убить сорванца: сегодняшний обед оказался в грязной луже, а в кармане у нее оставалось лишь несколько центов на автобусный билет.
— Извините, пожалуйста, синьорина! — услышала она приятный голос, в котором звучало искреннее сожаление.
Ошибиться было невозможно — говорил итальянец с юга.
— За что извинить? — удивилась Роза.
— Вот за это. — И незнакомец показал на погибший обед.
Разговаривая, он, как воспитанный человек, снял берет и почтительно смотрел на Розу глубокими иссиня-черными глазами.
— Но это же не вы сделали, — сказала девушка.
— Хулиган, что толкнул вас, — мой братишка, Коррадино.
— А… — протянула Роза и из вежливости добавила: — Ничего страшного…
Жизнь научила ее не сожалеть о том, что уже произошло. Она улыбнулась, попрощалась и пошла своей дорогой.
В конце Малберри-стрит молодой человек нагнал ее.
— Пожалуйста, не откажитесь принять, — сказал он, протягивая девушке пакет спелых ароматных персиков.
Роза остановилась и с признательностью взглянула на незнакомца и на персики, купленные специально для нее.
— Вообще-то не стоило этого делать, — заметила она, но раскрыла светлую полотняную сумку, которую носила через плечо, и юноша положил туда пакет.
— Спасибо, — поблагодарила Роза и пошла дальше.
В Бенде, чтобы выжить, надо было думать только о себе, и предложенное юношей возмещение убытков, о котором Роза и не просила, выглядело весьма необычно.
— Позвольте представиться, — произнес незнакомец, улыбаясь и не сводя с девушки угольно-черных глаз.
Похоже, он работал где-нибудь в ремонтной мастерской. Крепкие мозолистые руки, которые, как он ни старался, нельзя было отмыть, выдавали, что юноша занимался тяжелым трудом.
— Представляйтесь, позволяю, — улыбнулась Роза.
— Меня зовут Руджеро, Руджеро Летициа, — торжественно произнес он, словно носил какое-нибудь королевское имя.
— Из Палермо? — спросила Роза. — Из Джирдженте, — поправил ее юноша, протягивая крепкую смуглую руку.
— Африканец, значит, — съязвила девушка.
— Сицилиец! — гордо заявил молодой человек.
Роза заметила, что улыбка у него детская, а зубы — белые и крепкие. Он был с нее ростом, хотя девушка была невысока. Она сочла нужным тоже представиться.
— Меня зовут Роза, Роза Дуньяни. Мы из Милана, ломбардцы.
Руджеро взглянул на нее с удивлением: ломбардцы в Бенде встречались редко. По улице с грохотом промчалась машина.
— Вот я и пришел, — сказал юноша, показывая автомастерскую на другой стороне. — Мы еще увидимся?