Дэмономания - Джон Краули
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Желание бесконечно, действие ограничено пределом: однако не здесь, где Память бесконечно увеличивает или повторяет то, что их плоть в недолгом соединении могла совершить лишь однажды или только раз за один раз. Миг Вечности, обещанный в старой рекламе, что появлялась на последних страницах стыдливых мужских журналов его молодости, — что-то розенкрейцерское.{173} Тогда он все не мог сообразить, что бы это значило. Уж конечно, не то, к чему он сейчас примерялся.
— Хорошо, Роз, — произнес он вслух в пустой комнате Мягким Голосом. — Хорошо. Да, Роз. Да.
Так преподай ему Урок!
Встряхнется пусть и пустит Сок!
Дрожь в Голенях и Скрип Зубов,
Ты издаешь звериный Рев.
Но все ж Блаженство в Стоне том.
Слышна и Благодарность в нем.
Откуда-то из Таза враз
Вдруг поднимается Экстаз.
От Вожделенья своего
Ты выделяешь Вещество,
Любовно, сладостно излей
Любви смолу, любовный клей.
Не отвращайся, не кривись —
Остановись и подивись.
Лишь капни тех Дрожжей Жене —
Ей хватит на Дитя вполне.
Сынок поспеет в должный Срок,
Да только будет в этом Прок?
Сперва он какает в кровать,
А после будет воровать,
Чтоб кончить Путь свой по Земле
В Канаве или же в Петле.
Предотвратил ты много Зла!
Так Руку мой — и за Дела!
Вот что для него самое страшное, думала Роузи, вот чего этот парень боялся больше всего на свете — больше сифилиса и жениной родни, больше живой капризной супруги, что стареет и стервенеет, — боялся произвести на свет детей. Сочинение, которое она держала в руках, было древним до невозможности, люди тогда, наверное, были совсем иными, но автор, похоже, знал то, что многие мужчины не осознают и теперь, а большинство ее знакомых, кажется, и вовсе позабыло после изобретения Таблеток и тому подобного: секс между мужчинами и женщинами служит для деторождения, а если стремления у вас другие, то придется нелегко, ибо детишки будут бороться за явление на свет; той силы нет сильнее.{174} Аноним это знал и от всего открещивался.
Что ж, причины на то были веские. В силу одной из них она и засела в Аркадии, не в силах сбежать, и укладывала с собой Сэм почти каждую ночь, когда с ней не ночевал Брент Споффорд; уж слишком далеко находилась комната, слишком далеко, в конце коридора — и потому в одиночестве Роузи донимал страх, что Сэм там одна, во власти какого-нибудь нового приступа, и вот-вот шагнет из окна в ночь. «Они часто случаются, когда мы спим», — говорил доктор Мальборо, как будто сам ими страдал.
Ступайте к Алтарю — и в Ад,
А я пойду в Зеленый Сад.{175}
Полет Мечты не удержать,
Не сеявши, не стану жать.
Младенцы плачут у границ мира, пытаются вступить в него, какие бы опасности их здесь ни подстерегали. Пусти одного, и тебе уже не выпутаться; тот парень знал наверняка: ты даже не захочешь выбраться, не посмеешь свернуть с дороги, и не останется в жизни ничего важнее. Ты даже умереть не имеешь права: ты приковала себя к жизни выбором, совершить который едва себя убедила. Она вспомнила, как обвиняла себя в эгоизме тогда, лежа без сна в приступе раскаяния, или как еще называется это чувство: эгоистка, эгоистка, неужели ты не в состоянии хоть пять минут подумать о чьем-нибудь счастье, кроме своего; если бы ты смотрела не в себя, а наружу, увидела бы, какая прекрасная жизнь тебя там дожидается.
Не любит Плоть Анахорет,
Но ловят Черт его и Свет.
Та Плоть есть мы, а мы — она,
Смесь Боли, Голода, Говна.
Так лучше, право, совершить
Сей малый Грех. Но не грешить
Гордыней или Гневом злым
Иль быть от Зависти больным.
Ведь он — невиннейший из всех,
Бесплодный и бесплатный Грех.
Те делают из нас Рабов,
А эта Роза — без шипов
— А вот кстати, — произнесла Роузи вслух.
Она отбросила одеяло и затхлую книжку, вышла из спальни и направилась в ванную, мимо комнаты Бони, теперь запертой.
Отыскала розовый пластмассовый диск, с которым так полюбила играть Сэм после того, как увидела, что им пользуется мать; прощелкала на нем даты до нынешнего дня, и точно, вот она, таблетка. Вытряхнула ее на ладонь, помешкала минуту, ощущая заключенную в ней таинственную силу. Бесплодный и бесплатный Грех. Запив глотком воды из пропахшего мятой стаканчика для чистки зубов, она проглотила таблетку, и та немедленно начала отсрочивать, переносить на потом то, что — Роузи ощущала это всем телом — вот-вот готово было начаться.
В последнюю неделю октября Споффорд и Клифф уезжали на Запад. Они ехали на грузовике Споффорда, а мотоцикл Клиффа уложили в кузов, привязали и укрыли голубой парусиной. Споффорд вез свои инструменты. В последний момент заехали в Аркадию, попрощаться с Сэм и Роузи.
— Ничего страшного, — говорила она Споффорду. — Правда. Просто небольшое обследование. Это не то чтобы ее клали на операцию.
Он смотрел на нее и молчал. Она знала, что он останется, если она попросит, и потому просить об этом не могла. А раз не могла просить, ей приходилось говорить, что страшного ничего. И чем дольше она повторяла это и улыбалась, тем больше злилась.
— Так что же ты мне не говорил-то, — сказала она тихонько, указав туда, где Клифф играл с Сэм, чуть дальше пределов слышимости.
— Разве я не рассказывал тебе о нем? Рассказывал. Даже возил к нему.
— Ты не рассказывал, как он выглядит.
Нынешним летом он возил ее к Клиффу, в надежде, что тот сможет как-то развеять овладевшую ею тоску (только она не называла это тоской, просто ничто не могло заставить ее тосковать или радоваться: «ничто» и было проблемой). Роузи не довелось тогда его увидеть — Клифф как раз ушел в лес, а потом было не до того, потому что в ту ночь умер Бони. Больше она туда не ездила.
Что бы она подумала о нем, выйди он к ней тогда из своей самодельной хижины. Не то чтобы страшный, но очень внушительный, худой и высокий, как болотная птица, белая цапля: совершенно белые волосы ниже плеч и белые же косматые брови. Бесцветные глаза походят на лунный камень, зрачков почти не видно, радужки мало чем отличны от белков.
— Поразительно, — произнесла Роузи. То же думала и Сэм, глядя в его розовое, чисто выбритое лицо и трогая его волосы, которые он то и дело отбрасывал назад.
— Да, — сказал Споффорд. — Он такой.
— И что же вы, ребята, там найдете, как он думает? — спросила Роузи.
— Об этом он даже не заикается. Но. — Споффорд вздохнул, словно дойдя до самого трудного. — Он говорит, дело не быстрое.