На неведомых тропинках. Шаг в темноту - Аня Сокол

— Да, — я подошла ближе, — я Ольга.

— А я Вера, — внимательный взгляд, призванный сказать больше, чем слова, — та самая вестник, подруга Кати и Милы.

— Святые!

Я в панике огляделась, на тропинке за моим домом не было видно ни одной живой, мертвой или заложенной души. Схватив девушку за руку, под возмущенное «эй» я оттащила ее за ближайший куст.

— Спятили! Что вы здесь делаете?

Она вырвала руку, картинно тряхнула ее, чтобы тут же схватить меня самой, но уже за ладонь и прежде, чем мир взорвался цветными искрами, я почувствовала горячую поверхность чего-то твердого между нашими ладонями. Управляемый артефакт. Святые! У нее магический предмет, не причиняющий вреда владельцу, на которого настроен, чтобы он ни делал, все достанется мне.

— То, что хочу! Наконец-то я делаю то, что хочу! — сказала она прямо мне в лицо.

Мир брызнул в разные стороны стеклышками калейдоскопа, оставляя вместо себя непроницаемую черноту. Последняя отчетливая мысль была об отсутствии страха. Не у меня, у нее. У девушки, которую ищет не последний ведьмак в нашей тили-мили-тряндии, у воровки, подставившей девчонок и явившейся к нам в дом средь бела дня, должна быть хоть толика беспокойства или разумного опасения. Но ничего не было, в глазах лишь ожидание. Она ждала меня. И дождалась.

Обратно мир собирался мучительно медленно, так ребенок складывает пазлы из большого количества фрагментов, сложной картинки, которую он не видел никогда ранее. Первый кусочек — безумное кружение, водоворот из которого никак не удавалось выбраться. Пазл второй — что-то холодное и жесткое под щекой, и, если пытаешься пошевелиться, скорость водоворота увеличивается. Я замерла, чтобы снизить кружение. Два кусочка долго были единственными и никак не желали совмещаться. Нужен третий. Глаза открывались и закрывались, не в силах выносить это мельтешение, но все равно заставила себя смотреть. Смазанная и малопривлекательная картинка. Темные, покрытые изморозью решетки, полумрак, грязный, какой-то полосатый пол. И холод, везде холод, проникший в каждую клеточку тела, заставляя несуществующего ребенка складывать картинку все быстрее и быстрее.

Никогда раньше я не попадала ни в вытрезвитель, ни в обезьянник, ни в какую другую вариацию каталажки, так что сравнивать не с чем. Но, видно, правду говорят: от сумы и от тюрьмы не зарекайся, настал и мой черед. И мне категорически здесь не нравилось. Я села на деревянной лавке, заменяющей кровать. Комната сделала несколько оборотов и остановилась. Судя по температуре, стены тут тонкие, а отопление — непозволительная роскошь для пленников. Одно то, что я проснулась, радует безмерно, значит, я здесь относительно недолго. Продрогнуть успела, но замерзнуть совсем пока нет.

Помещение напоминало конюшню, только вместо стойл клетки с деревянными нарами. Больше ничего: ни лампочек под потолком, ни матраса, ни миски с водой, которой было бы так удобно долбить по прутьям в знак протеста, ни туалета. Гости в этом месте не задерживаются, а если и задерживаются, им становится не до бытовых удобств.

Я выпрямилась и закашлялась от ледяного воздуха в легких, внутри будто сосульки выросли. Надо выбираться. Или требовать обогреватель, ссылаясь на женевскую конвенцию о гуманном отношении к военнопленным. Одежду и обувь мне, к счастью, оставили, а вот ни мобильного, ни ключей, ни книги, ни карманного зеркальца не наблюдалось, правда, перчатки все так же торчали из кармана. Какая трогательная забота! Еще один плюс стал приятным бонусом: рука практически не болела. Я сжала и разжала кулак, пальцы слушались, кожа не горела огнем, почти никаких неприятных ощущений.

Узкий пенал клетки, решетки вместо стен, потолка и пола, никаких полосок, как показалось мне сначала, лишь плоские прутья. Кровать — не что иное, как доски на металлических уголках, приваренных к перекладинам. Узкая дверь, навесной замок с той стороны. Шатаясь, я преодолела два метра до двери и, шипя от прикосновения к холоду, подергала дужку. Металл лязгнул о металл.

Пришла мысль согреться движением: приседания, махи руками, но из-за кашля и возобновившегося головокружения я чуть не свалилась, успела ухватиться за прутья и восстановить дыхание.

Оценить размеры помещения было сложно, дальняя стена терялась в полумраке, узкие окошки под потолком подсказывали, что день клонился к вечеру, скоро станет совсем темно. В центре конюшни ряд из четырех клеток, моя первая, почти в углу, до одной стены — расстояние в ладонь, до второй — в локоть. Я стукнула по доскам, постройка старая, но не настолько, чтобы разваливаться от приложенного усилия. Вторая клетка пустая, как и следующая, а вот в последней кто-то был. Кто-то достаточно высокий, чтобы ноги свисали с лавки, лежал совершенно неподвижно. Судя по большому размеру ботинок, мужчина. Я немного сдвинулась и вытянула шею, пытаясь разглядеть незнакомца. Несмотря на холод, лоб покрылся испариной, потому что последнюю клетку занимал пропавший целитель. Бледный до синевы, небритый, страшный в своей неподвижности. В центре лба, частично скрытый упавшими волосами, лежал плоский камешек, такой удобно запускать в волны и считать, сколько раз выпрыгнет. В отличие от обычного, этот покрывали белые черточки инописи. Еще один артефакт, меньше всего похитителям нужно, чтобы Константин пришел в себя.

— Камень сна, — сказал голос из полумрака, я дернулась, — пока контакт не прерван, он будет спать. Рано или поздно сон станет вечным. Резервы организма истощатся, он уйдет за грань.

Голос мужской и очень усталый.

Эх, явиди на тебя нет, уж она показала бы тебе резервы твоего же организма, причем предметно.

— Кто вы? Почему это делаете? Зачем вам я?

— Сколько вопросов. — Мужчина шевельнулся, его тень колыхнулась.

— Язык не мешало бы укоротить, — из сумрака вышла девушка в светлой шубке, — он тебе явно лишний.

Я смотрела в красивое надменное лицо, кривящееся от злобы. Эту девушку я видела впервые, не может же она винить меня в разногласиях с ведьмаком, если уж сама и заварила эту кашу. Или может?

— Забавно наблюдать за твоими метаниями, — она усмехнулась. — Не менее забавно будет смотреть на то, как ты сдохнешь. А ты сдохнешь, и знаешь почему?

— Знаю. — Я вернула ухмылку.

В последнее время случилось многое, в том числе пугающее до судорог и холода в кишках, но постоянно бояться невозможно. То, что я смогла сдержать в доме у старика, выплеснулось здесь. Страх перед неизвестностью трансформировался в злость, а она, как известно, плохой советчик. Именно из-за неспособности держать под контролем язык меня часто и наказывали общественно неполезными работами.

— Вы меня убьете, ибо этого требуют ваши убеждения, обострившиеся на фоне вегетарианства.

— Ничего, — она сморщила нос, — скоро станет не до веселья. Ты не сможешь сопротивляться холоду, хотя я бы предпочла что-нибудь более зрелищное крикам и кровавым пузырям. Жаль, Тимур считает это излишним, опять же наследим.

— Вы так наследили, и рано или поздно по этим следам пойдут.