Поводыри богов - Татьяна Алферова

Данилыч выпил пятьдесят капель валокордина и лег в постель, надеясь, что черт отзовется, явится во сне, но заснуть не смог. Лежал, слушал тишину квартиры и собственный ровный пульс, прошивающий спальню меж виском и подушкой.

Пришла, видимо вечером, жена: греметь посудой в кухне и вздыхать, звонил Аркадий, зараза, Олегович – Данилыч не взял трубку, принесенную женой с трагическим придыханием «тебя Аркадий», лежал виском в подушку, играл сон. Вздохи и звон посуды прекратились, жена легла с краешка, погасила свет, ворочалась молча. Прозвенел будильник, жена встала, начала собираться на работу. Хлопнула дверью, ушла наконец. Он уснул. Жизнь продолжалась. Чертей в ней не было. Но молоко скисало, стоило только Данилычу взять в руки коробку «Петмол. Два с половиной процента жирности».

Пятно на левой ягодице стремительно росло, через неделю побелело и правое «полужопие», как выражалась покойница теща. Данилыч отправился к дерматологу в районный кожно-венерологический диспансер, номерков на прием к врачу не было. В платной поликлинике (за деньги они почему-то могут найти номерки, за деньги они готовы лечить) внушительный доктор с густыми пегими бровями и пятнистым носом попытался говорить с Данилычем как с малолетним ипохондриком:

– Голубчик, что вам в голову-то зашло? Вы совершенно здоровы! Загорали где-нибудь на Кипре или в Испании? Загорали-купались, понятно. Разумеется, область кожного покрова под плавками будет отличаться от прочего, открытого всем ветрам, хм. Никакого нарушения пигментации не вижу.

– Дурака из меня не делайте! Что я, не могу отличить незагорелую кожу от… – запнулся, не знал, как назвать это – болезнью? По-другому врач-придурок не поймет! – Незагорелую кожу от больной?! Я хочу сдать все возможные анализы, кажется, не бесплатно хочу, не в районной поликлинике!

Доктор не утратил дружелюбной снисходительности, несмотря на язвительность Данилыча, может быть, он так груб и несведущ, что язвительности не заметил?

– Никакой патологии у вас не наблюдается, но раз уж не в районной поликлинике, конечно, выпишу направления, – или все-таки заметил подковырочку, сам пытается иронизировать? – Помяните мое слово, голубчик, это нервное. Валерьяночки там, корвалольчику, а лучше рюмочку коньяка после обеда или перед сном – как рукой снимет!

Анализы отразили безупречное состояние Данилычева здоровья, даже уровень холестерина оказался в норме против обычного зашкаливания на единицу. Данилыч утвердился: в платных поликлиниках сидят шарлатаны. Надо срочно искать «своего» врача через знакомых, чтоб не равнодушный, а то и ненавидящий пациентов районный дерматолог, чтоб не за деньги в коммерческой клинике врал «без патологии», чтоб с душой и вниманием. Надо жену спросить, у нее среди клиентов фирмы наверняка есть медики. Не хотелось Алле рассказывать о чертовом пятне. Сама пока, по счастью, не заметила. Давно уж не «грешат», а хоть бы и грешили – не подростки, давно женаты и без света обходятся, если приспичит вкусить супружеских обязанностей. Разберется, выкрутится. Только бы врача найти толкового!

Посередине недели жена ни с того ни с сего вернулась со службы рано и, загадочно поглядывая на Данилыча, принялась сервировать ужин в гостиной.

Сколько он с ней боролся за такие ужины, а также обеды и – под настроение, а по выходным обязательно – завтраки! За трапезы в частности и в целом – в гостиной. Кухня существует для того, чтобы готовить, а есть следует в гостиной! Как поступают интеллигентные люди. Но нет, куда там, тещино воспитание плетью не перешибешь. «На кухне удобней, на кухне уютней, теплее», тьфу! Разве по выходным удосуживалась накрыть к ужину как положено. Но сегодня Алла явно что-то задумала, что-то ей от него надо. Постелила свежую скатерть, белую парадную, а не клетчатую «выходного дня», сервиз вон достает «гостевой». С этим тоже боролся, гостевой сервиз – глупость, что они, пролетарии, что ли, чтобы посуду делить на затрапезную и гостевую. Чайные свечи на стол поставила, вино. Романтический ужин, ни дать ни взять. Что эта курица задумала?

– Милый! – жена подняла бокал, вино плескалось на самом донышке, а Данилыч не пил, хватило страху с последним внеплановым запоем, зачем откупоривала, спрашивается. Вино, кстати, французское из нижней ценовой планки, значит, скверное. – Я беременна. Это точно, срок уже двенадцать недель. Этот подарочек мы из Испании привезли. Помнишь сиесту и желтого мотылька на потолке? Нахальный такой мотылек! – жена рассмеялась «со значением». – А после ты уснул и проспал чуть не до утра, – глаза жены подернулись светлой влагой, вспомнила сопутствующее сиесте, стало быть. Безымянным пальцем оттянула уголок левого глаза, накрашенный рот искривился – то ли тушь в глаз попала, то ли вспомнила последовавшую за знаменательной сиестой необъяснимую и затяжную депрессию мужа.

У Данилыча не завелось детей в первом браке. Отправлял жену по врачам, но те разводили руками, говорили, что все в норме у супруги, надо подождать. Когда разводились, Данилыч порадовался, что с детьми обошлось, сейчас платил бы алименты, неизвестно с каких миллионов. Со второй, нынешней Аллой то есть, опять не получилось. Первые два года Данилыч ждал детей, хотел их, после успокоился, и возраст наступил уже солидный, тяжеловато менять уклад. Но было обидно и странно, что ни одна жена не понесла от него.

Мгновенная гордость, что получилось, он может быть отцом, сменилась решительным страхом: не просил ребенка, не желал этого ни сейчас, ни в Испании, не должно засчитываться педантичным чертом за очередное, если не последнее, желание. Данилыч вскочил и побежал в ванную смотреть, увеличилось ли белое пятно на заду. Называть это пятном стало невозможно: побелели бедра, побелели ноги до самых коленей. Данилыч, шатаясь, вернулся к столу.

– Милый, разве ты не рад? – жена поставила на место бокал, вина в нем так и не убавилось, и перекладывала вилку слева направо от тарелки и обратно, справа налево.

«Будет рыдать», – подумал. Он в общем-то пожалел жену, но времени на жалость не оставалось.

– Ты должна сделать аборт, – спокойно и веско, как о чем-то само собой разумеющемся, сообщил Данилыч, едва сдерживая собственную панику. Вот оно, последнее желание от черта, после него – только смерть. Зажмурился. Сейчас она закричит, зарыдает, возможно, бросит на пол тарелку.

Алла родилась крепенькой энергичной шатенкой. К моменту встречи с будущим мужем обратилась, однако, в изящно-фигуристую блондинку с легчайшей склонностью к полноте. Это был единственный способ попасть в поле зрения Данилыча: женщин другой «породы» он не воспринимал как объект приложения страсти. Но Алла изнуряла себя диетами и обесцвечивала волосы не для него: образ худой блондинки с узкими бедрами и небольшой грудью тиражировался глянцевыми журналами того времени как воплощение стиля; красота или сексуальность шли вторым номером, рулил именно стиль. Роман с разведенным Данилычем развивался стремительно, но не бурно, они поженились через полгода после знакомства на корпоративном вечере, куда оба пришли случайно, по приглашению друзей, потому что обоим было некуда пойти, а праздника хотелось. Данилыч решительно не одобрял наличие тещи в глубинке, но жену любил, и не только за внешность. Алла могла подавать свои немногочисленные реплики со значением, собеседник сразу понимал, что имеет дело с человеком компетентным. Алла умела договариваться с электриками жилконторы и продавцами на рынке, быстро осваивала всякую новую технику, хозяйство вела непринужденно и без назойливых упреков, которыми отличалась первая жена (ты опять не купил картошки, мне, что ли, надрываться! Ты опять не вкрутил лампочку в коридоре!). Почти никогда не спорила с мужем и воспринимала его указания нормально, без женских, унижающих мужское достоинство, штучек. А еще была не только нетребовательна в постели, но даже, так сказать, не заинтересована в ней.