Навеки моя - Шарлин Рэддон

Эри подняла на него глаза, когда он остановился рядом. Ее лицо было влажным, но не только дождь был тому причиной. В ее глазах отражались ужас, неверие, боль. И тут он увидел источник этих чувств. На земле лежало обмякшее, промокшее тельце его топорика. Крошечные глазки-бусинки с миниатюрными рожками над ними были тусклыми и безжизненными, красные перепончатые лапки бессильно вытянуты. Перья, за которыми Арлекин так тщательно ухаживал, теперь выглядели спутанными и забрызганными грязью. Бартоломью опустился на корточки рядом с Эри и нежно взял птицу в руки. Ее головка бессильно повисла – шея была сломана.

Перед глазами Бартоломью промелькнуло и исчезло видение яркой морской птички, внезапно его сменил образ упитанного домашнего гуся; его белоснежные перья были заляпаны кровью, а тонкая стройная шейка безжизненно повисла – это был Мидас, любимец его детских лет. Гусак ходил за ним по пятам, как верный пес, очищая карманы Бартоломью от зерен, защищая его ото всех, даже от собственного отца, когда тот был в настроении отлупить его. Джейкоб Нун пристрелил гуся, чтобы тот не путался под ногами. Мидас, единственное живое существо, любовь которого Бартоломью никогда не приходилось делить ни с кем, как это происходило с любовью его матери.

Теперь Арлекин. Почему все, что он любит, должно погибнуть? Глаза его встретились с глазами Эри, и он вспомнил свое небрежное замечание, что топорику лучше умереть, чем стать домашней птицей. Судьба – или кто-то еще – подслушала его.

Помимо Бартоломью, Эри была единственной, кто когда-либо посещал загородку для фазанов. Он понимал значение этого факта. Посторонний человек решил бы, что это она убила птицу, но на самом деле в свершившемся содержался тонкий намек держаться от Эри подальше. Как бы ни боялась Хестер своего мужа, она сумела отомстить. И следующей ее жертвой станет Эри.

К тому времени, когда преподобный Кетчем и приглашенные на свадьбу гости прибыли oт залива к маяку, проливной дождь превратился в шквальный ураган. Наверху, сидя в своей комнате, сквозь вой ветра и стук капель по крыше мансарды Эри услышала, как кто-то подъехал к дому. Четверо товарищей Причарда по бейсбольной команде начали орать, призывая жениха, едва только кони выехали из леса. Ответные вопли Причарды были не менее неистовыми и веселыми.

Внутри у Эри все сжалось. Ни один из ее друзей и подруг, ни ее отец, ни ее мать – никто из тех, кто любил Эри и кого любила она, не будет присутствовать на церемонии и не услышит, как она дает обет супружеской верности.

Когда она была маленькой, ее мать часто рассказывала ей, как будет проходить ее свадьба, если следовать традициям греческой деревушки, где родилась и выросла Деметрия. Это будет такая свадьба, которая должна была бы состояться и у самой Деметрии вместо той поспешной гражданской церемонии, которую отказалась признать церковь.

Угощение начали бы готовить за неделю до свадьбы, испекли бы шесть огромных свадебных тортов, украшенных глазированными крестиками, узелками, бутонами диких роз и изображениями голубок и усыпанных миндалем в знак изобилия. В потайном кармашке платья Эри лежали бы ножницы, висячий замочек и расческа для защиты от сглаза. Поверх платья на ней была бы надета длинная черная туника, с красной полосой, с черным атласным передником, отделанным золотой вышивкой, а на голове у нее был бы свадебный платок, украшенный цветами и пришитыми по углам монетками. Вся деревня сопровождала бы свадебную процессию в церковь, распевая свадебные песни. На головы жениха и невесты водрузили бы венки из цветов апельсиновых деревьев. Жених наступил бы ей на ногу, чтобы показать, кому теперь принадлежит главенство, и она провела бы свою первую ночь в качестве замужней женщины не со своим новым супругом, а со свекровью, что свидетельствовало бы, чьей собственностью она на самом деле стала.

Эри слабо улыбнулась. Она была рада, что никто не будет наступать ей на ноги, но она не отказалась бы провести ночь вместе с матерью Причарда, а не с ним.

У двери в ее комнату появился Бартоломью. Она бросила на него взгляд через комнату, почти такая же бледная в свете единственной лампы, как ее атласное кружевное платье цвета небеленого полотна, которое она привезла из Цинциннати.

– Поскольку у тебя нет родственников мужского пола, которые могли бы сопроводить тебя вниз и передать жениху, Хестер настояла, чтобы это сделал я, – сказал он.

Эри побледнела еще сильнее. Бартоломью мрачно улыбнулся ей.

– Да-да, Хестер осознаёт всю горькую иронию того, что именно я должен вручить тебя Причарду. Она считает это исключительно удачной мыслью, – он сделал к ней несколько шагов и остановился, как будто не решаясь подойти ближе. – Ты красивая маленькая нимфа.

Эри попыталась улыбнуться, но у нее вовсе не возникло ощущения счастья.

«Забери меня отсюда, Бартоломью. Увези меня куда-нибудь, где мы можем укрыться и забыть об остальном мире».

Бартоломью закрыл глаза, увидев, с какой мольбой она смотрит на него. Она не могла знать, каково ему было сейчас. Как отчаянно он хотел того же. Еще мгновение, и он бы рухнул к ее ногам, уничтоженный так же безвозвратно, как и топорик, который лежал теперь в земле.

– Нам лучше спуститься вниз, – сказала Эри, взяв Бартоломью за руку.

Он вздрогнул от ее прикосновения и от звука ее голоса, так как не слышал, как она пересекла комнату. Он послал ей молчаливую, любящую улыбку в знак благодарности за то, что она все поняла. Потом он взял ее под руку, и они вышли из погруженной в полумрак комнаты. Пока они шли к небольшой группе гостей, ожидавших их в гостиной, дрожь прошла по ее телу. Он подумал, чувствует ли она, как его колотит при мысли о том, что им можно убежать сейчас. Чтобы хоть как-то успокоить ее, он накрыл ее маленькую ладошку своей большой рукой в том месте, где она вцепилась в сгиб его локтя так, как будто это был спасательный круг.

Стоя рядом со священником, напустившим на себя строгий и неприступный вид, Причард улыбался во весь рот; глаза его горели. По другую сторону преподобного отца стояла Хестер, похожая на неподвижный, жесткий флагшток, трепещущий оборками и кружевами. Бартоломью собравшиеся напомнили скорее ликующую расстрельную команду, чем гостей на свадьбе. Подходящее воплощение для смерти, которую он ощущал в сердце.

Бартоломью понадобилось все его мужество, чтобы заставить себя вручить дрожащую руку Эри Причарду. Не успел он сделать шаг в сторону и встать рядом с Хестер, как Эри послала ему робкую улыбку, больше похожую на прощание, и пробормотала что-то по-гречески. Преподобный отец начал службу, и Бартоломью так и не успел спросить, что она сказала.

Ее голос был едва слышен сквозь бушующий ураган, когда она повторила слова своей клятвы. Голос Причарда доносился громко, самоуверенно и самодовольно. Бессчетное количество раз Бартоломью облизывал губы, готовясь прервать церемонию. Бессчетное количество раз его сердце и совесть восставали против того, через что ей пришлось бы пройти в этом случае.

«Это я должен жениться на ней, а не Причард».

Но ты уже женат.