Браззавиль-бич - Уильям Бойд

— Взять хотя бы вас, Хоуп. Вы для нас, и я не делаю из этого секрета, член семьи, который находится на особом положении. То, что вы приехали к нам при исключительных обстоятельствах, когда мы переживали самые трудные времена, это для нас очень и очень важно. Вы отозвались на нашу просьбу, когда мы были в нужде. Вы к нам приехали…

Он помолчал для вящего эффекта. У меня возникла страшная догадка о том, что он будет говорить дальше, и он не обманул моих ожиданий.

— Джинга и я, мы относимся к вам с большой нежностью. Я… я не зайду слишком далеко, если скажу, что мне нравится думать о вас как о моей дочери… Хоуп, в вас есть что-то, что стимулирует мою, то есть нашу, родительскую любовь. Поэтому, — он помолчал и отвернул голову, словно чтобы скрыть от меня непрошеную слезу, — я надеюсь, вы воспримете то, что я хочу вам сказать, как слова отца, обращенные к очень любимой, но молодой и неопытной дочери.

Он поднял глаза, ожидая, что я выражу благодарность или готовность. Я сохраняла сугубо нейтральный вид.

— Я изучаю шимпанзе уже двадцать пять лет, — сказал он. — Вы приехали сюда, вы увидели какие-то вещи, какие-то происшествия, с которыми прежде не сталкивались, и вы их интерпретируете. Слишком поспешно. Слишком смело. Вы еще за яйца не уплатили, а уже цыплят считаете. — Он обошел вокруг стола и прислонился к нему. Он прижал локти к туловищу, свел кисти, направил на меня стиснутые кулаки.

— Эти… эти ваши голословные утверждения носят чисто спекулятивный характер. Вы делаете скоропалительные выводы на основе обрывочных данных. Это плохо. Это плохая наука, Хоуп. Что бы вы ни думали о происходящем, это неправильно. Вы неправы, Хоуп. Мне очень жаль. Понимаете, я это знаю. Я знаю о шимпанзе больше, чем кто-либо из ныне живущих людей, больше всех в истории человечества. Подумайте об этом.

Он недоуменно улыбнулся.

— И все же вы бросаете мне вызов, — он развел руки, простер их ко мне, ладонями вверх. — Поэтому я и сержусь. Вы слишком самоуверенны. Понимание приходит поэтапно, шагами, сперва А, потом БВГД. А вы постигли А и Б и перескакиваете к ПРСТ. Это невозможно, невозможно.

Он подошел ко мне и положил мне руки на плечи. Его загорелое лицо приблизилось к моему.

— Не морочьте себя этими безответственными спекуляциями, моя дорогая. Наблюдайте и фиксируйте. Наблюдайте и фиксируйте. А интерпретацию предоставьте мне.

Он наклонился и сухими губами поцеловал меня в лоб. Мои нос и щеки ощутили колючее прикосновение его аккуратно подстриженной бородки. Я ничего не ответила.

Он проводил меня до двери, улыбаясь мне тепло и сердечно. Было ясно, что эти монологи доставили ему огромное удовольствие.

— Спасибо, Юджин, — сказала я ровным голосом. — Теперь я все поняла.

— Видит Бог, — он стиснул мне руку пониже плеча, — мы сделаем здесь потрясающую работу, Хоуп. Вы и я.

Уходя в теплую и влажную тьму африканской ночи, я чувствовала, что цели мои окончательно определились.

Двумя днями позже я возвращалась в лагерь после того, как мы долго следили за уцелевшими членами южной группы. Рита-Лу и Кловис отделились от остальных, которые кормились на пальмах финиками. Я оставила Джоао и Алду у финиковых пальм и последовала за Ритой-Лу и Кловисом. Они шли на север примерно с полчаса. Потом остановились. Рита-Лу подставила зад, Кловис с ней совокупился. Затем они устроились отдохнуть в тени, причем Кловис вяло обыскивал Риту-Лу. Когда основная зона обитания наших шимпанзе переместилась на юг, на дорогу к ней стало уходить еще больше рабочего времени. Я вела наблюдение до четырех часов, потом решила, что пора идти в лагерь. Я связалась с Джоао по рации, сообщила ему, где нахожусь, сказала, что отправляюсь домой и что они с Алдой могут сделать то же самое.

Расставшись с Ритой-Лу и Кловисом, я через десять минут вышла на странный участок, который про себя называла прогалиной. Характер леса в этом месте совершено менялся. Здесь островками с диаметром от двадцати до тридцати футов располагались высоченные заросли бамбука. Его массивные листья поглощали столько света, что растительность под ними была необычайно скудной. Единственными, кто прижился в этих вечных сумерках, были тонкие, веретенообразные крысиные колючки, как называли их местные жители. Стволы этих деревьев, почти прямые, утыканные мягкими, похожими на бородавки, коричневыми шипами, издали походили на крысиные хвосты. Здесь, в густой тени, крысиные колючки тянулись вверх, достигая в высоту двадцати футов. Ветви у них росли только в верхней трети ствола, кроны с густой листвой казались недоразвитыми. Из-за отсутствия травяного покрова только эта часть заповедника выглядела искусственно насаженной. Крысиные колючки стояли поодаль друг от друга, их аккуратные, без веток, стволы напоминали вбитые в грунт шесты. Я думала, что прогалина похожа на фантастический сад, который разбили, чтобы вырастить какие-то неслыханные доселе плоды.

Я быстро шагала по прогалине, среди крысиных колючек. Теперь я знала, где нахожусь, прежде я думала, что ушла от дома куда дальше. Главная тропинка, которую мы прорубили на южной территории, была всего в трех минутах ходьбы отсюда.

Я резко остановилась. Я заметила какое-то движение поодаль, в полумраке прогалины. Я сошла с тропинки и, спрятавшись в бамбуковом подросте, стала ждать. Северяне передвигались куда быстрее, чем обычно, почти вприпрыжку, цепочкой, след в след, с Дарием во главе. Они еще никогда не заходили так далеко на юг.

Их отделяло от меня шестьдесят футов, я осталась незамеченной. Они, как всегда, не издавали звуков, но из-за своего форсированного марша выглядели особенно зловеще. Эта новая поступь означала, что они уже не испытывали боязни и рейд не был пробным.

Я связалась с Джоао, сообщила, что буду наблюдать за северянами, и двинулась за ними следом, держа дистанцию в сорок-пятьдесят ярдов. Пока мы были на прогалине, я за ними кое-как успевала, но покинув ее, начала отставать. Тут я поняла, почему они продвигались вперед так уверенно и целеустремленно. Они точно знали, куда идут. Они направлялись именно туда, где я оставила Кловиса и Риту-Лу. Должно быть, они увидели их со своих наблюдательных позиций.

Потом впереди, в кронах деревьев я услышала отвратительные вопли и визг, обычное звуковое сопровождение агрессии и страха. Я резко свернула влево. Там был узкий, образованный небольшим ручьем овраг, я решила, что вдоль его осыпающегося края смогу передвигаться быстрее. На бегу я пыталась нашарить в сумке фотоаппарат. Фотографии дерущихся шимпанзе понадобятся мне, если я когда-нибудь вступлю в открытую полемику с Маллабаром. Шум впереди все усиливался, я слышала громкие удары и треск ломаемых веток.

Но, стараясь достать на бегу фотоаппарат, я плохо смотрела себе под ноги. Я ступила на самый край оврага, земля подо мной подалась, я пошатнулась, упала и покатилась, переворачиваясь и скользя по осыпи, вниз по двадцатифутовому, почти вертикальному склону на самое дно, где кончила свой путь у воды, в упругой поросли водяного кресса.

Я была оглушена и не сразу пришла в себя. Я попыталась встать на ноги и тут же тяжело осела. Все-таки поднялась, медленно, с трудом побрела вдоль ручья и вскоре наткнулась на свой фотоаппарат, который сильно испачкался, но не сломался.