Остров бесконечной любви - Диана Чавиано

– А я и не валяю, – возразил Лауро. – Просто я очень чувствительный человек.

– Я тебе оставлю вот это, – продолжал доктор. – Когда поправишься, вернешь.

Это был тонометр, где цифры появлялись на экране.

– Выпей две таблетки прямо сейчас. – Доктор достал из чемоданчика упаковку. – И принимай каждое утро, как только встанешь. Но вообще-то, рекомендую сходить к специалисту для полного обследования. Как у тебя с холестерином?

– Нормально.

– Возможно, твое повышенное давление связано с какими-то переживаниями.

– Связано, однозначно! – наябедничал Фредди. – Эта женщина все переживает в себе. Всякий раз, как у нее что-нибудь случается, она забивается в угол и рыдает, как Мария Магдалина.

– Чувства могут убить быстрее, чем холестерин, – предупредил доктор на прощание.

Однако чувства свои Сесилия контролировать не могла, и лекарства ей не помогли. К тому же оставалась лихорадка, причин которой доктор вообще не понимал. Сесилия сдала все возможные анализы. Ничего. Это была загадочная, одинокая лихорадка, вроде бы не связанная ни с чем, кроме ее депрессии. Врач рекомендовал полный покой. Два дня спустя, когда один общий знакомый позвонил сообщить, что видел Роберто на пляже с рыжей девицей, Сесилия впала в летаргию, почти что благостную. У нее появились видения и сновидения. Иногда девушке казалось, что она разговаривает с Роберто, а в следующий момент она снова была одна. Или тянулась к нему, чтобы поцеловать, и вдруг перед ней оказывался незнакомый мужчина.

На Гавану обрушился нескончаемый ливень. Он шел трое суток, вгоняя городские власти в панику. В школах отменили уроки. Почти никто не работал. В новостях передавали, что это рекордный уровень осадков за последние пятьдесят лет. Время было странное, точно галлюцинация. И пока Гавана превращалась в новую Венецию, Сесилия бредила в жару.

В последнюю ночь потопа девушка решила, что умирает. Она проглотила несколько таблеток аспирина, но температура не спадала. Несмотря на завидные результаты анализов, Сесилия угасала, как старушка. В тот день она поняла, почему люди в прежние времена умирали от любви: глубокая депрессия, вывернутая наизнанку иммунная система, эмоции, задирающие давление до небес, – и пошло оно все к черту! Хрупкое сердце не выносит груза души.

Утром третьего дня Сесилия проснулась с подозрением, что добралась до края. Не успела она открыть глаза, как почувствовала прикосновение чьей-то руки к своей пылающей коже. Повернула голову, чтобы увидеть, кто это ее приласкал, но в спальне никого не было. Сесилия почему-то подумала о бабушке Дельфине. Взгляд ее упал на книгу, за которую она еще не бралась. Подчиняясь безотчетному порыву, она наугад раскрыла страницу: «В своем разуме мы носим силу жизни и силу смерти». И ей тотчас вспомнились слова Мелисы: «У тебя в ауре тень». Девушка вздрогнула. «С тобой случится что-то плохое, если ты не примешь меры внутри своей головы».

Сесилия измерила давление: 165 на 104 – и снова почувствовала леденящее прикосновение, как будто рядом находилось незримое существо. И тут у нее возникла идея. Сесилия закрыла глаза и представила цифры: 120 и 80. Она думала о них долго, пока ей не удалось увидеть в голове картинку и почувствовать – больше, чем захотеть, – что картинка останется неизменной и при открытых глазах. Сесилия еще раз измерила давление: 132 на 95. Показатели снизились. Она снова сосредоточилась и закрыла глаза на несколько минут, упорно представляя: «120 на 80… 120 на 80», пока цифры не проявились в ее голове отчетливо. По закрытой комнате пролетел освежающий ветерок. Прошли три, четыре, десять минут. Сесилия успокоилась, еще раз накачала тугую манжету и прочла показатели: 120 на 81. Ей было трудно в это поверить, но у нее, несомненно, получилось. Каким-то образом ей удалось снизить свое давление. Сесилия решила проделать то же самое и с температурой. После нескольких попыток жар начал спадать, и девушка наконец забылась глубоким сном.

Она проснулась на следующее утро от света в окне. Выглянула на улицу и увидела машины, поставленные на тротуары. Автомобилисты использовали любое возвышение, опасаясь, что иначе машины потонут. По улицам расхаживали люди в шортах и босиком. Впервые за много часов над их головами сияло солнце. На проводах, до сих пор мокрых, птички отряхивали перья и распевали во всю глотку.

Жизнь возвращалась ко всем, включая и Сесилию.

Амалия до сих пор вздрагивала при мысли о том, до чего дошло дело. Она частенько обманывала родителей, тайком встречаясь с Пабло в университете и даже убегая с ним в кино. На самом деле она ускользала из-под родительской опеки все четыре последних школьных года. Но такое…

– Ты должна мне помочь, – упрашивала она Бертику. – Я ведь прикрывала тебя с Хоакином.

– Это другое дело, Амалия. Мои родители знакомы с твоими.

– Но ты моя должница.

Волей-неволей, но подруга пошла вместе с Амалией просить разрешения якобы на поездку в Варадеро. Дон Хосе и дон Лорето были однокашниками по медицинскому факультету и до сих пор обменивались поздравительными открытками и клиентами. Музыканты, знакомые Хосе, ходили на прием к доктору, а пациенты дона Лорето покупали пластинки в магазине Пепе.

Эти приятельские отношения задевали Амалию: девушка не понимала, как это отец может быть другом китайского врача и при этом отказывается примириться с ее любовью к Пабло. Вот почему она без зазрения совести обманывала врача и строила безумные планы наподобие этого трехдневного побега.

Шагая по тропинке среди орхидей, девушка заметила, что ноги ее утопают в ковре из листьев. Ничего не зная о здешних холодах, Амалия рассматривала этот гербарий, и ей казалось, что она очутилась в другом времени, за тысячи лет, когда на земле еще не было человеческих существ, а только создания, подобные ее домовому.

Над долиной Виналес нависало густое облако. Повсюду царили тишина и покой, как будто цивилизация перестала существовать. Амалия пыталась уловить знакомые звуки, но слышала только неясное бормотание. Девушка инстинктивно сжала висящий на шее амулет и подняла голову. Что это было – порыв ветра или шум воды? Амалия испуганно прижалась к Пабло.

Ледяной ветер задул над вершинами хребта, между которыми притулилась эта долина юрского периода. Моготес – так с незапамятных времен прозывали эти скалы, где обитали уникальные виды улиток.