Доспехи из чешуи дракона - Денис Юрин

Однако это было не самое худшее. А вот когда из леса выскакивают вооруженные люди без знаков различий, с небритыми рожами и требуют остановиться, вот это называется настоящее переживание. К счастью, бродяга не потерял навык убедительно лгать. Он рассказал лесной компании слезливую историю о смертельно больном братце, которого он везет к старой, выжившей из ума, но еще не утратившей навыки целительства знахарке. Горемыка поведал, что карета не его, а купца, у которого он ходит в слугах. А затем, когда четверо из шестерых бандитов закинули за спину луки, бродяга поплакался, как тяжко ухаживать за больным, то мечущимся в бреду, то мнящим себя королем, то уподобляющемся собаке, метящей территорию, и поэтому обмазывающим всех встречных соплями и кое-чем похуже. Ему поверили, в особенности после того, как один из небритых мужиков открыл дверцу кареты, и глазам изумленных разбойников предстал весьма убедительно разыгрывающий из себя идиота Семиун, поковырявшийся в носу, а затем потянувший к ним перепачканный слизью пальчик. В общем, их отпустили, причем главарь пожалел Шака настолько, что даже под недовольный ропот товарищей пожертвовал на лечение убогого братца несколько медяков.

Вот так вот путники и развлекались в течение двух часов, пока не достигли корчмы, в которой решили остановиться. Обветшалый домишко, более напоминающий сарай или хлев, нежели пристойное питейное заведение с девками да драками, подошел им по двум причинам. Во-первых, оба проголодались настолько, что уже стали заглядываться на козу, пасущуюся на обочине, а во-вторых, посетителей в придорожном трактире почти не было, разве что парочка оголодавших крестьян, погруженных в свои тяжкие думы и совершенно не склонных лезть в чужие дела да чесать кулаки. Кухня была не очень, вино кислятина, но зато подавали свежее молоко, большую редкость в этих краях, граничащих с деревнями, где бушевал мор.

Путники уселись за наиболее чистый стол, терпеливо дождались, пока им принесут еды, утолили первый голод и только затем начали разговор, на котором любознательный Семиун так настаивал.

– Ну, давай, бреши, только очень не ври! – произнес лекарь, залпом опустошив третью крынку с молоком и вытирая белую жидкость с подбородка рукавом.

– Так брехать или правду рассказывать? – рассмеялся Шак, поразившийся комичности момента: юнец, у которого в полном смысле молоко на губах не обсохло, настойчиво требовал выложить правду о жизни.

– Ты меня понял, и не надо смеяться, а то и сам поржать могу…потом не возрадуешься! – огрызнулся юноша.

– Да рассказывать, в общем-то, особо и нечего, – пожал плечами бродяга, не воспринявший угрозу всерьез. – Легенд о чудищах много по свету бродит: одни глупые да смешные, другие глупые да страшные. Вот если только их все вместе собрать, обмыслить как следует, вот тогда какую-то пользу для себя извлечь и можно.

– А ты, значит, извлек?

– Угу, – кивнул Шак и между делом запустил в рот пригоршню редиски. – Я по королевству много скитался, да и в чужие земли иногда забредал. Много всякого слыхивал, так что долгими вечерами в лесу возле еле тлеющего костра часто о всяком страшном мозговал и кое-что для себя открыл. Как ты мог убедиться на собственной шкуре, открыл правильно и крупицы знания из кучи навоза все же извлек. Вероятно, не все, но больше не получилось…

– Не тяни, говори, кто такая эта сувила? Про оборотня не надо, я и сам кое-что о перевертышах слышал.

– Слышать-то слышал, да явно не все, но насиловать твои уши не буду, тем более что эти злыдни всегда среди людей обитают, и что человеку смерть приносит, то и зверя упокоит, а большего-то нам знать о них и не надо…– не стал упорствовать Шак и перешел к рассказу о главном, о том, что так взволновало юношу: – О сувилах я впервые услышал три года назад в портовом кабаке. Тогда я по побережью скитался. Там хорошо, пищи много, прямо на деревьях растет, а созреет, сама под ноги падает, знай подбирай да жри. Но уж больно климат паршивый, жарко и ветра настырные с моря дуют…Так вот, извини, что отвлекся. Конечно, моряки, когда на землю сходят, в кабаках живут и многого всякого треплют, особенно если девок смазливых поблизости нет и заняться нечем. Верить им – себя не уважать. Но старик, который мне о тварях поведал, был трезв, да и не стал бы впустую языком молоть. Его бриг без команды в порт пришел, он единственный уцелел, когда сувилы ночью из волн появились и всю команду его пережрали.

– И что же тебе поведал просоленный и продутый ветрами морской волк? – в голосе Семиуна послышалась ирония.

– Ох, зря ты так, юноша, зря! – покачал головой Шак. – Кажется, я тебе доказал, что не вся правда мира в книжках таится. Хотя в одном ты прав, многого он поведать мне не смог. Рассказал только то, что и ты теперь знаешь, о прелестных красавицах морских, о водяных руках, сквозь живую плоть проникающих, да о том, что после встречи с сувилами от людей остаются лишь сморщенная кожа да кости. Твари как будто иссушивают, обезвоживают несчастных. Однако рассказ моряка меня заинтересовал. По дорогам много народу всякого бродит, бывает, и ученые попадаются, что в университетах не прижились, отчаялись место в жизни найти и в бродяги подались. Я обо всех моих встречах да беседах рассказывать не буду, на то времени нет, да и ни к чему. Ты же о сувилах знать хочешь, а не то, что именно и от кого именно я добыл. Так ведь?

– Так, – хмыкнул Семиун, согласившись с бродягой. – Излишние подробности лишь пожирают драгоценное время и не приносят пользы.

– Среди животных есть амфобии, ну, то есть те, кто и в воде, и на земле обитать может.

– Амфибии, – поправил не знавшего научных терминов дилетанта Семиун.

– Ну, амфибии так амфибии, тебе виднее. Главное, ты понимаешь, о чем я говорю, – не расстроился Шак. – Так вот сувилы – амфибии в многочисленной орде нежити, они и среди людей жить могут, и под водой, но влага для них очень важна. Оборотень пожирает мясо, вампир пьет кровь, а эти твари куда более развиты, они высасывают более трех десятков различных полезных частиц и соков из любых живых организмов. Предпочитают питаться людьми, поскольку поживиться нами вкусней да полезней. Наши тела по большей части состоят из воды, так что пробраться в них дамочкам легко. Жидкость их тела при прикосновении входит в контакт, перемешивается с жидкостью жертвы. А, как знаешь, из одного сосуда трудно, что ль, воду в другой перелить? Вот так и получается. Вытягивают они из нас все полезное, а шлаки свои нам сбрасывают. В море сувил совершенно не видно, они прозрачные и с водой сливаются, а вот когда на берег выходят, то кожу свою отвердеть заставляют и форму принимают, какую захотят, только кисти прежними остаются. Если они руки человеческим полностью уподобят, питаться не смогут…Даже не знаю, какой пример привести, чтоб понятней те было. Вон твоя мучительница в перчатках ходила, а знаешь почему?

– Ну, и?

– Она на суше, да еще вдали от моря, где климат другой, для сувил непривычный, до предметов других, жидкости содержащих, дотронуться боялась, чтоб вредных веществ себе в организм не занести. Ее руки, будто у нас с тобой зубы. Ты ими жрешь, но стол, к примеру, или камень грызть не рискуешь. Иль как желудок, в который не каждый кусок попасть должен. Попробуй, тухлятины нажрись, а я посмотрю, что с тобой станется…