Расплетая закат - Элизабет Лим
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эдан затаил дыхание, но ничего не ответил.
– История запомнит, что Пятизимняя война велась между мной и императором Ханюцзинем, – продолжил военачальник, – но это ложь. На самом деле война велась между мной и тобой, чародей. Жаль, что ныне твоя магия так незначительна.
– Я хочу увидеть отца и брата, – грубо перебила я.
– Скоро увидишь. – Шаньсэнь повернулся. – Ты прибыла как раз вовремя, чтобы застать передачу престола.
Он подал знак своим сыновьям, которые стремительно ушли в комнату за садом. Вернувшись, они приволокли в центр дрожащего человека.
Я едва узнала императора. На нем не было ни короны, ни брони, а от сшитого мною плаща остались лишь рваные клочья. Его смоляные волосы спутались, и он выглядел так, будто не мылся уже много дней. Его запястья и щиколотки были связаны веревкой, а рот заткнули ярко-зеленым знаменем шаньсэня.
От осознания по моей спине пробежал мороз. Армия не бросила бы Ханюцзиня. Разве что…
«Нет!» Я развернулась и окинула взглядом пепел, покрывавший дворец. Воздух был слишком неподвижным, слишком тихим.
И в этот момент я поняла, что произошло с армией Ханюцзиня; ее уничтожили… призраки Гиюрак.
Какую же цену заплатил шаньсэнь за подобное могущество?
– Отпустите его, – потребовал Эдан, выпрямившись во весь рост.
– Лорд-чародей подал голос, – глумливо сказал шаньсэнь. – Любопытно, Эдан, что, даже избавившись от обета, ты по-прежнему служишь Ханюцзиню. Еще любопытнее, что ты пришел с императорским портным. Никогда бы не подумал, что ты станешь якшаться с демонами.
– Она не демон.
– Пока, – раздался новый голос.
Гиюрак появилась из амулета шаньсэня в вихре переливающегося дыма и заняла свое место рядом с ним, принимая человеческий облик. Ее белые волосы в черную полоску были собраны в элегантную прическу, как у придворной дамы.
– Сентурна, – поприветствовала она, скалясь при произношении моего демонского имени. Затем перевела взгляд на Эдана, и ее губы изогнулись в зловещей улыбке. – Джин.
Эдан застыл.
– Вы появились как раз вовремя, когда династии Юцзинь пришел конец.
При виде демона шаньсэня Ханюцзинь вытаращил глаза. Затем начал крутить руки в попытках освободиться от пут.
– Хватит, – отрезал Эдан. – Вы схватили императора и заявили о своей победе. Отпустите его. Убив его, вы обесчестите свое наследие.
– Обесчестим? – процедил военачальник. – Думаешь, Ханюцзинь пощадил бы меня, если бы мы поменялись местами? Нет. Он станет жертвой для моего демона. Его кровь – моя плата за новую Аланди.
– Я заплачу ее, – порывисто выпалила я. – Только отпустите императора.
– Ты? – прохрипела Гиюрак. – Демон не может заплатить мою кровавую дань. А вот твоя семья…
Издав шипение, которого никогда прежде от себя не слышала, я кинулась в атаку, но Эдан вовремя сдержал меня, умоляя глазами не делать ничего опрометчивого.
Гиюрак рассмеялась.
– Что ж, хорошо.
А затем так быстро, что она превратилась в красочный смерч, перерезала бледную шею императора ногтями.
На его коже выступила кровь – яркая, как рубины, висевшие на запястьях.
Жестокость и внезапность этого поступка шокировали меня. Воздух застыл в моих легких, тело натянулось струной.
Ханюцзинь подался вперед. Эдан поймал его и осторожно опустил на землю.
Я присела рядом. Губы моего правителя стали серыми, как пепел, припорошивший его кожу. Я смахнула пепел с лица Ханюцзиня и взяла его за руку. У меня не было теплых чувств к императору или слов, которые утешили бы его. И все же в этот миг я жалела, что никак не могла облегчить его смерть.
Его щеки надулись при прощальном вздохе, а затем его глаза потускнели. Он был последним в своей династии, и вместе с ним пришел конец целой эпохе. Ханюцзинь был эгоистичным и безжалостным, но в определенном смысле я его понимала. Его правление было сопряжено с жестокостью, но когда дело касалось страны и народа, он не был бессердечным. В отличие от шаньсэня.
Когда в мир иной отошел отец Ханюцзиня, вся страна оплакивала его сто дней. Каждая лавочка и дом завесили окна белыми простынями, чтобы почтить память императора Тайнюцзиня, и я помнила, как носила в детстве белую повязку на рукаве.
У Ханюцзиня не будет таких почестей.
Люди шаньсэня подняли знамя военачальника.
– Да здравствует император! – закричали они. – И да будет он здравствовать десять тысяч лет!
К моему удивлению, шаньсэнь не выпячивал гордо грудь и не плевал на труп императора, как я того отчасти ожидала. Вместо этого, пока его солдаты праздновали победу, он обошел меня, оставляя на грязи следы своей подошвы.
На амулете военачальника заблестели багровые жилы. Я гадала, сколько крови он пообещал Гиюрак в обмен на ее магию.
– Для кого-то столь преданного своей стране, ты, похоже, не понимаешь, что будущее Аланди зависит от меня. Я в последний раз предлагаю тебе примкнуть к моей армии, Майя Тамарин. Если согласишься, я пощажу твою семью. Откажешься – и они умрут.
Его ультиматум эхом раздавался в моих ушах.
Я не поддалась, но и не возразила.
– Где они?
Шаньсэнь наклонил голову, и на площадь привели моих отца и брата.
Я с опаской наблюдала за происходящим. Мне было трудно понять с первого взгляда, они ли это. Я видела лишь двух мужчин – юного и пожилого, – прикованных друг к другу и с мешками на головах.
– Ты их не узнаешь, – заметила Гиюрак. Ее слова резали по мне ножом. – Ты уже забыла.
Мое сердце страдало от мук. Она не ошиблась; мне нужно было взглянуть на лица родных, чтобы узнать их. Я их не помнила.
Страж ударил папу по ногам, и он вскрикнул от боли.
– Ты узнаешь его крик, Сентурна? – насмешливо поинтересовалась Гиюрак.
Я отшатнулась. Мне был незнаком папин крик, потому что раньше я его никогда не слышала.
Но зато я знала его голос.
– Кетон, – тихо пробормотал он, когда мой брат попытался защитить его. Испачканные в снегу ботинки прижали моих отца и брата к земле, и я услышала, как он прошептал: – Не сопротивляйся.
Ко мне медленно возвращались воспоминания. Даже сейчас, в этих ужасающих обстоятельствах, папа сохранял спокойствие. Оставался ласковым. Наконец, я узнала небольшой горб на его хрупкой спине, выступающие костяшки пальцев на руках – руках, которые годами учили меня шить.
Я также узнала брата. Как он раскачивался на пятках взад-вперед, когда прихрамывал, его неровные отвороты штанов, которые он сам неуклюже подшил, угловатые локти, которые всегда выпирали, когда он был напуган или рассержен.