Совершенные - Марина Суржевская

Коричневое платье внутри свертка напоминало огромный мешок для картошки, такое плотное, широкое и длинное оно было. Ворот стягивала разлохмаченная веревка, рукава висели до самых колен, а подол волочился по полу, когда я пыталась сделать хоть один шаг. Это было самое безобразное одеяние, которое я когда-либо видела!

Вот только мне все равно придется в него облачиться. Белое платье, превратившееся в грязную тряпку, я отправила в мусорное ведро и теперь из одежды у меня имелись лишь трусики. Так что, шипя ругательства, я все-таки натянула этот коричневый ужас и глянула в старинное, покрытое патиной, зеркало. В стекле показалась нелепая девица в коричневом балахоне, которое невозможно было назвать платьем. И это гадкое отражение почему-то сильно подрывало мой воинствующий дух. Не этого ли добивались те, кто преподнёс такой «подарок»? Надеялись, что я выйду в этой безвкусице, вызывая улыбку своим нелепым видом?

– Не на ту напали! – процедила я, оглядывая комнату. Спустя пятнадцать минут я обрадованно вытащила из ящика комода оставленные там ножницы, и прищурившись осмотрела синий балдахин над кроватью, украшенный лентами и золотыми шнурами.

– Придется проявить фантазию, – пробормотала я, щелкая лезвиями и обновляя безобразный наряд.

Подсыхающие волосы легли на спину темными волнами. Я глянула в зеркало, убедилась, что Маска по-прежнему при мне. А потом сунула ноги в пушистые тапочки, потому что другой обуви мне не принесли, решительно вздернула подбородок и устремилась к двери.

Время действовать.

Глава 16. Прогулки по краю

Как и сказал Вулкан, налево по коридору располагалась гостиная-столовая, в центре которой стоял один длинный стол. В углу пыхтела древняя печь, рядом с ней крутилась, переставляя кастрюли, невысокая женщина.

На старинных стульях с резными ножками и вытертыми бархатными спинками устроились трое парней и две девушки, по виду – самые обыкновенные. Я могла бы учиться с ними в Аннонквирхе или пройти мимо на улице, не заподозрив в этих людях преступников. И уж тем более – деструктов. К счастью, Иглы за столом не было.

Я присела рядом с коротко стриженной светловолосой девушкой в круглых очках. Ее подруга с пучком темных косичек на макушке отложила спицы, клубок и что-то вытянутое, похожее на желтый носок, чтобы взглянуть на меня.

– Привет, – сказала я.

– И тебе не хворать, кукла, – весело рассмеялся Вулкан. – Выглядишь отлично. И не сказать, что Игла приложила тебя по голове стулом!

Все рассмеялись, словно это показалось им забавным. Я скривилась. Ну спасибо, теперь буду знать, чем меня огрели.

– А мы думали, станешь сидеть в своей комнате до скончания века!

– Уже отдохнула, хватит, – тронула я голову, намекая на забытье после удара, и парни снова рассмеялись. Но, похоже, ирония пришлась им по вкусу, взгляды немного потеплели.

– Я – Мишель, это Фиби, Паук и Демьян. А с этим рыжим ты уже познакомилась, – улыбнулась блондинка, протягивая мне руку. На ее лице показались две очаровательные ямочки.

Симпатичная девушка с виду нечем не отличалась от обычных людей. Неужели она тоже деструкт? Глядя в улыбчивое лицо с ореховыми глазами, прячущимися за стеклами очков, в это верилось с трудом. Ее подруга буркнула что-то неразборчивое и снова уткнулась в свое нелепое вязание.

– Ты, наверное, ненавидишь нас, Ванда. Но на самом деле здесь никто не желает тебе зла.

– Я вас не ненавижу, – пробормотала я, рассматривая компанию. Выглядели они довольно дружелюбными. – Но трудно радоваться тому, что меня похитили.

– Не переживай, сделаешь все, как хочет Рэй, и вернешься домой, – Вулкан сунул в рот кусок мяса, принявшись жевать и говорить одновременно. – Глафное, не пытайся сфефать, это все равно бефполефно!

– Фу, прожуй сначала! – воскликнула Мишель.

– Почему бесполезно? – заинтересовалась я, но остальные лишь снова рассмеялись.

– Этот дом нельзя найти, – сжалилась надо мной Мишель.

Она развела руками.

– То есть как это?

Демьян – голубоглазый красавчик глянул на меня из-под длиной косой челки и снова уткнулся в книгу, которую читал. На потрепанном переплете темнело название старинной поэмы в стихах, и я едва не закатила глаза. Истиннодух, неужели он по доброй воле читает подобную тягомотину? Однако сильнее дурного вкуса этого умника удивило то, что рот парня был крест накрест заклеен пластырем.

Остальные снова рассмеялись, и я отвела взгляд от своеобразного украшения Демьяна.

– Можешь попытаться покинуть дом, – хохотнул второй парень, названный Пауком – тощий и смуглый, с изрядно разодранной щекой. Лицо парня опухло и покраснело, глаз заплыл, но похоже, это не испортило его настроения.

Я озадачено нахмурилась. Это что, проверка? Но чего они ожидают? Как я должна поступить? Или наоборот – не должна?

– Попытаться?

– Ну да, – пожал худыми плечами Паук. – Выйти из дома, сбежать. Ты ведь все равно попробуешь, так?

– Наверное, – честно сказала я, и деструкты обменялись хитрыми взглядами. Мне это совершенно не понравилось, и я добавила: – Но не сейчас.

– Нет? Жаль, – вздохнул Паук и потянулся к булочке, чтобы намазать ее маслом и медом. – Мы надеялись, ты нас развлечешь.

Я прищурилась, пытаясь сообразить, что кроется за его словами. Фиби тихо рассмеялась, не отрывая взгляд от желтого носка и быстро-быстро работая стучащими спицами.

– Хватит дразнить Ванду, – одернула Мишель. Похоже, эта девушка числилась местным примирителем.

– Так мы, почти любя, – снова хохотнул рыжий Вулкан. – Ты здорово двигаешься, Ванда, я видел, как ты прыгнула на перила в театре. Где научилась?

– Папа хотел сына, – пожала я плечами. – Тренировал…немного.

У генерала Вэйлинга было две крайности – в первой он, мечтая о наследнике, таскал меня по полигонам и стрельбищам, учил разбираться в оружии и драться. Так могло продолжаться месяцами, пока отец не вспоминал, что я все-таки девочка. На генерала накатывало раскаяние, и от чувства вины он скупал мне все платья и игрушки Нью-Касла, нанимал нянек и учителей музыки. Моим капризам нещадно потакали, а мои требования выполняли так быстро, что я не успевала их придумывать.

Переход от жесткой солдатской муштры к полнейшему попустительству мог случаться по несколько раз в год, иногда вызывая у меня головокружение и непонимание, кто я.

Правда, обе стадии длились ровно до тех пор, пока в наш дом не являлся очередной папин сослуживец. И тут начиналась стадия третья, которую я именовала «забвение». В ней папа вообще забывал, что у него есть ребенок. Няньки и учителя сбегали, устав от моих выходок и проказ, и я оставалась одна, предоставленная собственным мыслям и развлечениям. В такие дни у меня и возникла привычка прятаться в отцовском кабинете, подслушивая взрослые разговоры и