Ситка - Луис Ламур

— Я надеюсь, ему удалось сбежать. Надеюсь, удалось.

— Он был очень слаб.

— Но у него сильное сердце.

С таким всегда есть шанс выкарабкаться из любой ситуации. А что стало бы с ним? Хватило бы у него силы духа пережить то, что пережил Марченко? Смог бы он выжить? Сохранил бы он желание бежать? Если Ляков пойдет в полицию...

Как бы искупая вину за прошлое, погода изменилась к лучшему: облака уплыли, и появилось солнце. Была весна, и на склонах холмов кое-где стали появляться клочки зеленого цвета на преобладающем фоне серого и коричневого. Дважды они меняли лошадей, каждый раз предпочитая оставаться с «вольной» системой перекладных лошадей. Конечно, эти кучеры были известны полиции, но проследить передвижения человека в этом случае было гораздо труднее, чем в почтовой системе. Часто «вольные» кучеры неделями не возвращались в родные деревни, а это означало, что допросят их несколькими неделями позже.

Деревни были похожи одна на одну, как две капли воды: всюду серые дощатые и побитые непогодой бревенчатые стены. Немногие, кто попадался им на пути, были с головы до ног завернуты кто во что горазд.

Цвет степи изменился на светло-зеленый с золотисто-желтыми пятнами цветов горчицы и лютиков. Кучер съехал с покрытой грязью дороги и поехал быстрее, давя под колесами траву и цветы. Он был молодым человеком, этот кучер, и настроение у него было прекрасное. Он ехал и пел, и, казалось, знал всех встречных. Он что-то кричал им, и они кричали в ответ. Несколько раз они обгоняли вереницы телег, чьи возницы медленно и тяжело шли рядом, а временами несколько миль подряд они проезжали по степи, цвет которой был голубым от незабудок. Тонкие белые березки густо покрывали склоны далеких холмов, и все время появлялись деревни, где стояли дома с покосившимися ставнями и осевшими воротами. Они ехали дальше и дальше, меняя тройки и кучеров, пока не потеряли чувство времени и позабыли все, остались лишь крутящиеся колеса и нескончаемые крики кучеров, которые яростно хлестали, обхаживали, хвалили, ласкали и ругались на своих лошадей.

От Тюмени до Екатеринбурга по краям дороги стояли двойные ряды великолепных берез футов восьмидесяти высотой, посаженных так близко, что их ветви, переплетаясь, образовали живой коридор, закрывающий своим зеленым потолком солнце. Этот участок дороги, сказала ему Елена, был известен как «Екатерининская аллея», потому что деревья были высажены по приказу Екатерины Второй, а сейчас, почти через сто лет, они укрывали путешественников тенью.

Домишки крестьян походили друг на друга своей унылостью, и были бы вовсе неразличимы, если бы не цветы в окнах. В деревнях редко встречались деревья или трава, но в окнах они видели герань, олеандры, чайные розы и фуксии.

Затем подошла ночь, когда они ночевали в двухэтажном кирпичном доме у реки, вывеска которого гласила: «Комнаты для проезжающих». Лабаржа разбудила на рассвете чья-то рука на плече, он проснулся и увидел склонившееся над ним тонкое, мертвенно-бледное лицо совершенно незнакомого человека. Лабарж быстро приподнялся, и человек отступил. Жан оглянулся на дверь смежной комнаты, где спала Елена.

— Все в порядке, — сказал человек. — Знаешь, приятель, я ничего не тронул, а что касается сударыни, то я никогда не беспокою женщин. Все что угодно, только не это, друг.

— Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?

Незнакомый парень стоял, усмехаясь, широко расставив ноги. Его нос походил на огромный клюв, морщинистая шея была, как у стервятника, а маленькие голубые глаза искрились циничным юмором.

— Ты спрашиваешь, как я сюда попал? Через дверь, приятель, через эту самую дверь. Замки? У меня, знаешь, нет для них времени, а желания стучаться в твою комнату в такой час не имею. Дураки, знаешь, могут выглянуть, и чего доброго, начать думать.

— Что вы хотите?

— Вот это по мне. Мне нравятся люди, которые сразу переходят к делу. Но штука не в том, что я хочу, а в том, что вам требуется. Полиция, приятель. Она охотится за вами. За тобой, за сударыней и за моряком, что с вами едет.

— За моряком?

— Точно... я сразу его приметил. Ты тоже выходил в море, приятель. Я и сам не новичок на корабле, провел семь лет на борту шхуны, приписанной к Ливерпулю. Там и выучил английский. Но на твоем месте, я бы встал.

Жан вскочил с постели и быстро оделся. Он не имел понятия, кем был этот человек, однако предупреждение было предупреждением, а то, что полиция искала его, было более, чем вероятным.

— В чем дело? — спросил Лабарж. — Почему вы думаете, что меня ищет полиция?

— Так уж получилось, приятель. Я не люблю полицию, чтоб им провалиться. Время от времени она доставляла мне неприятности, поэтому когда я вижу человека в черном пальто, вижу широкие челюсти и узкий череп, я говорю себе: «Это полицейский». И начинаю прислушиваться к тому, что он говорит. А он расспрашивает, ищет людей, описание которых один к одному схожи с вашими. Я видел, как вы приехали, знаю, где остановились, ну и подумал, что вам с сударыней будет интересно об этом узнать, поэтому и пришел.

— Где сейчас этот полицейский?

— Ест. Ест больше, чем съел я за последние несколько недель, набивает свое жирное брюхо в городе, и когда закончит, попьет чайку и поковыряет в зубах, то отправится за вами.

— Нам понадобятся лошади для нашего тарантаса.

— Вас перехватят на дороге, приятель. Оставьте свою повозку здесь. Лодка лучше, и я уже договорился за вас с одним человеком. У него баржа, он оставит нам местечко.

— Нам?

— Послушай, приятель, здесь нет ничего, о чем бы я пожалел, и мне тоже лучше убраться отсюда поживее. С наличными мне бы это удалось, а если я поплыву вместе с вами, то мог бы и помочь. — Он подмигнул. — Я из тех, кто верит, что с людьми, которые помогают господам, не случится ничего худого.

Жан неторопливо и тщательно проверил револьверы. В его планы не входило быть захваченным полицией. Он заткнул за пояс оружие.

Человек с большим носом и искрящимися глазами взглянул на револьверы, затем на Жана Лабаржа. Он вдруг подумал, что не хотел бы смотреть в дула этих револьверов, которые находятся в этих руках.

— Вы говорите «господам»?

— Думаешь, я не заметил твою спутницу? И, если позволено будет сказать, ее изысканную красоту...

В дверь вошла Елена, одетая для путешествия. Она выглядела веселой и взволнованной.

— Благодарю вас за прекрасные слова!

Головорез поклонился, глаза его засверкали.

— Я всего лишь сказал, что вы госпожа, а что касается вас, сударь, каждый может видеть, что вы джентльмен. — Он наклонил голову в сторону Жана. — И, может быть, даже солдат, но боец в любом случае. Можете мне поверить, я знаю, что говорю.

Когда в комнату вошел Бойар, Лабарж торопливо объяснил ситуацию, и незнакомец вывел их через черный ход, через двор и провел в один из сараев, которые окружали дом. Там он отодвинул доску в стене, и они очутились в переулке, заканчивающимся в поле, за которым текла река. Шагая по скрытой за деревьями тропинке, они подошли к реке и поднялись на баржу.