Непобедимый. Право на семью - Елена Тодорова

Снова смотрю на Мишу. Хочу расспросить конкретнее, что планировал и что изменилось. Однако, быстро об этом забываю, когда он сам ко мне обращается.

— Я скоро улетаю в Майами, — озвучивает то, что я и до этого знала. Просто старалась не думать, отметала все мысли. А теперь… в груди так больно заламывает, что пару секунд дышать не могу. — И я бы хотел, чтобы вы с Егором поехали со мной.

— Что? — переспрашиваю, потому что в какой-то момент кажется, будто я оглохла. Слышу только, как кровь в ушах шумит. Ничего более. Сглатываю, перевожу дыхание, кое-как успокаиваюсь… — Что ты сказал?

Миша сжимает руль — вижу, что чересчур много силы прикладывает. А потом, отвлекаясь на мгновение от дороги, смотрит так пронзительно и необычайно нежно.

— Я сказал, что хочу, чтобы ты и сын летели со мной в Майами.

Снова дышать не могу, когда понимаю: это предложение далось ему с трудом. Он старается.

— Зачем? — выпаливаю как-то слишком эмоционально. Его слова, голос, взгляды — все это, будто раны какие-то внутри меня вскрывает. Резко, неожиданно и очень больно. — Миша, ты всегда только о себе думаешь? — голос звенит, но я стараюсь его не повышать, чтобы не пугать Егора. Тихомиров же и так, что должен, услышит. — Когда ты узнал о сыне, я согласилась жить в твоем доме. Но не обещала, что мы будем ездить за тобой по всему миру. Ты понимаешь, что я не обязана это делать?! Я и так многим жертвую, живя с тобой!

— Жертвуешь? — Мишин же голос звучит глухо и как-то убито. — Что это значит?

— То и значит! Я не твоя жена. Я свободная… — тараторю слишком быстро и дышу так же учащенно.

Пока Тихомиров не обрывает внушительным и резким:

— Так будь ею, наконец!

— Что? — снова безбожно торможу.

— Стань моей женой, как когда-то обещала, — припечатывает сердито, будто это обещание не отзывалось и по сей день мне в кармический долг занесено. — Сколько можно творить всю эту хрень, Полина?

— Какую хрень?

Мы забываем, что с нами ребенок. И выражения, и интонации — все уже выходит из-под контроля. У меня сердце так сильно колотится, что буквально изнутри калечит и оглушает.

— Мы оба непростые, признаю. Признай и ты, — давит так, словно я обязана это сделать. Будто никакого другого выбора у меня нет. — Пора прекращать рвать каждому в свою сторону, пойми ты! Я делаю шаг тебе на встречу. Сделай, мать твою, и ты.

— Ты делаешь шаг? Каким образом? — едко утоняю я.

— Хочу, чтобы ты была моей женой, — в очередной раз припечатывает. — Соглашайся.

Я просто теряю дар речи. Не то, что говорить не способна… Долгое время даже в голове пусто. А потом, будто какой-то отсек открывается, и хлынет бурный поток мыслей.

— Миша, кто так предлагает? — выдыхаю, как только удается собраться. На глазах слезы наворачиваются. Да и в голосе они слышны — дрожит до вибраций и срывается. — Ты хочешь этого только для того, чтобы Егор был с тобой? — спрашиваю. На секунду замираю. Для ответа этого мало, но я спешу сделать выводы: — Конечно! Ты ведь на все готов, чтобы он был рядом. Но ты никогда не думаешь обо мне! А я не вещь и не приживалка какая-то! И знаешь что… — расхожусь почти до истерики. И даже то, что Тихомирову то и дело приходится отвлекаться на дорогу, меня сейчас неимоверно злит. Я будто здравый смысл теряю и забываю о том, что он должен быть внимателен и не может смотреть на меня непрерывно. — Я прямо завтра съезжаю от тебя. Хватит.

— Что значит съезжаешь?

Он явно не верит тому, что я говорю. Я и сама не верю.

— То и значит!

Машина резко останавливается. Я по инерции дергаюсь. Смотрю в окно и только тогда понимаю, что мы уже приехали. А Егор на заднем сиденье плачет. Похоже, Миша это тоже осознает лишь в эту секунду. Практически синхронно отстегиваем ремни и выскакиваем из салона. Одновременно несемся к левой задней двери, но Тихомиров, в виду преимущества, увы, оказывается быстрее меня. Пока я подхожу, уже вынимает сына из кресла и прижимает к груди.

— Тихо, Егорка, тихо, — голос в этот момент разительно меняется. Выдает приглушенные хрипы и те самые особые нежные нотки, которые вначале нашего разговора я уловила и в отношении себя. — Все хорошо, все хорошо… — приговаривает, легонько похлопывая по спинке.

Наши взгляды встречаются, и мне вдруг так больно становится, просто выворачивает изнутри. Слезы прорываются, свободно стекают по щекам. Я их даже не смахиваю. Подхожу и, потянувшись, прошу:

— Дай его мне.

Очень тихо получается. Трудно понять.

Но Миша отдает. Тогда я прижимаю успевшего притихнуть малыша к груди и практически вслепую иду с ним к подъезду. Душат рыдания настолько, что даже гортань дергается. Сжимается и горит, потому что я все это подавляю.

Миша идет за нами… Воскрешаю все, что он сказал, и что я ему ответила. Кажется, только сейчас в полной мере осознаю и с нарастающей паникой готовлюсь к тому часу, когда Егор уснет.

Полина

— И что это такое было?

Он, как всегда, входит без стука. Как всегда, сходу что-то требует. Пока играли с Егором, пока купали, пока укладывали спать — я решила незаметно дать заднюю. Не возвращаться к тому, что на эмоциях заявила. Жить дальше, как будто ничего не случилось. А там, как Бог даст.

Но стоит Мише поднять эту тему, настрой меняется.

Одно дело, если бы он тоже сделал вид, что этой ссоры не было. Другое — запрашивать открытого признания, что погорячилась. Моя гордость тут же выскакивает из кустов и, становясь в позу, призывает отвечать за свои слова, чтобы я сейчас не думала.

Демонстративно направляюсь в гардеробную. Достаю чемодан и начинаю сдирать с вешалок вещи. Два платья — вот, что успеваю сложить, прежде чем Миша хватает меня за руки и, крепко сжимая запястья, дергает на себя. Из груди выбивает воздух, так резко мы сталкиваемся.

— Что ты творишь?

— Разве сам не видишь? Ухожу!

Что-то крушится внутри него. Своими глазами в его глазах вижу. И меня это, как ударная волна — задевает, ранит и убивает.

— Успокойся, пожалуйста, — требует Непобедимый хрипло. — Остановись, блядь.

— Я и так спокойна, Миша, — цежу при этом сквозь зубы. — Остановилась еще два года назад, — не говорю, а ножами секу. — И то, что ты говоришь сейчас, делаешь меня виноватой… Разве ты любил? — не кричу только потому, что голос садится. — Любил, если отпустил?.. Тогда, два года назад! Я уехала, и ты даже не пытался меня найти. Если бы не Егор… — не сразу удается закончить. Не хочу, чтобы голос дрожал и звучал неуверенно, а он срывается. Сцепляя зубы, жду, когда эта слабость пройдет, чтобы закончить: — Если бы не Егор, мы бы никогда не оказались под одной крышей. Никогда больше не разговаривали. Никогда не ласкали друг друга… — со свистом выдыхаю. И с новым шумным вдохом вопрошаю: — Что это за любовь?!