Долгая ночь - Юля Тихая

— И тебе всегда это нравилось?

— Ну… нет. Я долго хотела чаровать, как Ара. Но это всё-таки совсем не моё.

— А мне всегда нравились слова. Когда я был маленький, мастер Дюме ещё говорил, и он рассказывал мне сказки на изначальном языке. Каждая из них была похожа на волшебную песню. Я решил, что тоже научусь.

— Научился? — заинтересовалась я.

— А то!

Посмотрел на меня будто с сомнением. А потом взглядом попросил у меня ручку, дочертил отменяющие знаки на своих пальцах и незнакомым, хриплым голосом заговорил.

Птицы сказали, нам обещано стать собой. Птицы сказали, мы были когда-то горьким, как ложь, дождём, дикой музыкой понедельника, радужным диском из грома.

Мы не космос, и мы не умеем вспять. Птицы сказали, мы могли стать водой, но мы не стали.

Я спросил у птиц: и как, почему, зачем?

Птицы молчат.

— Это красиво, — медленно сказала я. — Совершенно непонятно. И почему-то грустно.

— Да. Почему-то.

Я легонько потрогала пинцетом амазонит, подхватила пузырёк, вывела его в сторону. Смола начала схватываться, полностью она застынет примерно через сутки. Щёлкнула настольной лампой, и сине-зелёный блеск сменился закатным, розово-красным.

— Кесс… может быть, мы попробуем?

— Попробуем что? — я ответила рассеянно.

— Попробовать, — он глядел на меня как-то неловко. — Быть вместе. Отношения.

— Ты ведь и сам говорил, — я старалась говорить как можно более беззаботно, — что в жопу такое.

— Говорил, — вынужденно признал Арден. — Был дурак. Передумал.

И обезоруживающе улыбнулся.

Он всерьёз ждал от меня ответа. Я всерьёз не знала, что ему говорить. И, наверное, поэтому ляпнула:

— Блин. Я забыла оставить место под подвес.

— Под какой подвес?

— На артефакте, чтобы шнурок вдеть или цепочку. Он пробный, конечно, но всё равно, не оставлять же его так? И слова надо подобрать…

Арден вздохнул.

— Давай я помогу со словами. Что эта штука должна делать?

— Это рассеиватель, — с готовностью принялась объяснять я. — Идея в том, чтобы сделать точечное воздействие менее интенсивным, подойдёт против проклятий и всякого такого. Я рассчитала по Гиньяри, чтобы углы… в общем, надо попробовать. Слова нужны, чтобы увеличить область действия. Думаю, можно через марахби…

— Или через перен, тебе же нужна конкретная область, а не всё подряд.

Мы немного поспорили, и совместными усилиями составили подходящую конструкцию.

— Спасибо, — я смущённо улыбнулась. — Завтра попробую, как оно… хочешь, тебе его отдам?

Это планировалось почти как шутка, но Арден вдруг сказал серьёзно:

— Хочу.

Утром в среду крошистая метель сменилась пышными, как юбки лунных, крупными снежными хлопьями. Они медленно планировали сверху вних по неровным траекториям и налипали на оконные стёкла морской пеной.

— Пишут, что уже рассчитан маршрут для Долгой ночи, — с набитым ртом сказал Арден, читающий газету из-за плеча мастера Дюме. — От Настоящего озера через серые овраги, над хребтом и вдоль побережья. И зенит в этом году делают в Огице, ты знала?

— Ну это было понятно, — я пожала плечами, намазала ломоть хлеба маслом и, вздохнув, вложила его в раскрытую ладонь Ардена. — Должны были выбрать какой-то город на востоке, а их тут не слишком много, и Огиц — крупнейший.

— Да, только здесь же храм новый, без верхнего окна. И теперь им приходится резать крышу! Тут даже фотки есть.

Мастер Дюме кашлянул, закатил глаза, но сдался: развернул свою газету на весь стол, поверх тарелок, чтобы всем было видно.

В «Утреннем Огице» новость о маршруте Долгой ночи занимала весь первый разворот: большая карта, несколько фотографий «реконструкции городского храма», объявление к соискательницам в рамочке с вензелями и позапрошлогоднее пафосное интервью со Вторым Волчьим Советником, сопровождённое аккуратным портретом. Храм на фото был облеплен вперемешку лесами и снегом: работы шли полным ходом.

— Могли бы сделать в Ласточкином гнезде, — проворчал Арден, — там нормальный храм, и ничего не надо было бы резать.

— Да ладно, там же всё равно пустотелый купол, просто сделают в нём окошко. Тебе жалко, что ли? А Гнездо совсем крошечное, там всех не разместить. А в Огице праздник, наверное, сделают.

— Ага, фестиваль, — уныло подтвердил Арден, выкапывая из-под газеты тарелку. — Это когда три дня подряд город гудит, как улей, днём и ночью, полицейских не хватает, всех гоняют по патрулированиям, а потом пачка заявлений — тут украли, там обидели, здесь потеряли…

Я засмеялась.

— Так ты не из-за храма бурчишь, а потому что работать не хочешь!

— Я бы на тебя посмотрел… у меня такая работа, что лучше бы её вообще никогда не было!

— А не надо было ловить лису, — дразнилась я, — схватил бы себе какого-нибудь барсука, да и всё.

— Я думал вообще, это волк… кто же откажется от волка?

— Я бы предпочла барсука!

Мастер Дюме рывком выдернул газеты из-под зазвеневшей тарелки. Сложил её пополам, развернул, встряхнул и поставил вертикально, полностью скрывшись за листами.

— Не мешай человеку завтракать, — важно велела я Ардену. — Как не стыдно!..

И мы оба рассмеялись.

Мастер Дюме зашелестел газетными листами, я под шумок стащила у Ардена бутерброд, а он мстительно плюхнул мне в чашку сразу два лимонных кружка. Это было хорошее, мирное, светлое утро, — а потом задребезжал дверной звонок.

— Кесса Аранера? — чопорно спросил гость, хотя открывший дверь Арден, конечно, совершенно не был похож на человека, которого зовут Кессой.

Мастер Дюме встал в коридоре, сложив руки на навершии своего посоха. Я выглядывала у него из-за плеча.

— Кто спрашивает? — с чужими Арден разговаривал недружелюбно: жёстким, незнакомым тоном.

— Городская почтовая служба, — мужчина поправил заснеженный значок, приколотый к воротнику серо-зелёной шинели. — У меня посылка для Кессы Аранера. Будете принимать?

— Давайте.

— Могу вручить Кессе Аранера, либо по доверенности. У вас есть доверенность?

Арден обернулся ко мне, и я вышла к почтальону. От него несло холодом. Я достала из сумки документы, вписала номер свидетельства в бланк и расписалась в получении; всё это время посыльный стоял, как унылый столб, и следил глазами за секундной стрелкой. Наконец, он оторвал мне корешок бланка с печатью, вышел из квартиры и сразу же зашёл обратно — с большой фанерной коробкой, обклеенной цветными почтовыми знаками.