Пленники ночи - Лоретта Чейз

— Признаюсь, я занялся проблемами маркиза. Но я не вправе их обсуждать, потому что Эйвори может оказаться уязвимым и снова подвергнуться шантажу, что вы только что подтвердили.

— Вы уверены, что Эйвори заплатил Боумонту, чтобы тот никому не выдал его секрета — или секрета кого-либо еще?

Исмал знал, что эта женщина совсем не глупа. Если она задавала этот вопрос, у нее наверняка была на то причина. Но вряд ли можно извлечь пользу из того, чтобы распространять слухи об импотенте. Поскольку эти слухи исходили от пьяницы и наркомана, на них едва ли обратили внимание. А если и поверили бы в них, то это скорее вызвало бы жалость, чем осуждение.

— Кого вы имели в виду, сказав «секрета кого-либо еще»?

— Возможно вы не знали, что брат Эйвори, Чарлз, не интересовался женщинами. И это он помог этому мальчику Карстерсу получить дипломатический пост: он уговорил папашу Лэнгфорда использовать свое влияние. Вряд ли вы знали об этом. Леди Лэнгфорд делится со мной вещами, о которых больше никому не рассказывает. А о том, кого Чарлз любит больше, чем девочек, она мне не говорила, потому что либо не знает, либо не хочет знать. Я сама до этого додумалась. Я вижу гораздо больше, чем некоторые люди — по той простой причине, что не боюсь смотреть. — Наклонившись к нему, вдовствующая герцогиня понизила голос: — На вашем месте я бы выяснила, что именно Эйвори купил на свою тысячу. Держу пари, что не только сомнительное обещание Боумонта держать язык за зубами.

Если леди Брентмор говорила правду, выходит, у Чарлза была романтическая связь с Эдмундом Карстерсом, который покончил самоубийством. Но почему он это сделал? Исмал уже не в первый раз задавал себе этот вопрос. Почему Карстерс просто не подал в отставку? Может, случилось что-то помимо кражи документов? Возможно, Карстерс вначале согласился на отставку и был готов к последствиям, но что-то произошло, чего он не предвидел.

— Письма, — догадался Исмал. — Эйвори заплатил, чтобы получить письма своего брата Эдмунду Карстерсу!

Вдова снова презрительно фыркнула.

— Пожалуй, голова у вас еще работает. Это похвально, учитывая, что сейчас перед вами не полногрудая молодая вдовушка.

Исмал призвал на помощь все свое терпение.

— Благодарю за столь ценную информацию, миледи. Вы помогли ответить на вопрос, который очень беспокоил мадам Боумонт и меня. Хотите верьте, хотите нет, мы с ней, кроме как о деле, почти ни о чем не говорим. Мадам ни о чем другом не может думать. Все равно как собака, грызущая кость.

— А чего вы ожидали? О чем ей еще остается думать, когда она неделями не выходит из дома?

— Не я же держу ее под замком! — сказал Исмал и подумал; уж не замышляется ли здесь какой-нибудь заговор? Сначала Лейла, потом Ник, а теперь эта старая ведьма говорят об одном и том же. — Мадам может уходить из дома куда и когда захочет.

— А куда она, черт возьми, может пойти, если ее не приглашают? Почему вы не используете свое влияние, чтобы она могла выйти в свет и принести пользу? Если она такая наблюдательная и умная, как вы говорите…

— Это опасно.

— Ну так присмотрите за ней!

— Прошу прощения?

— Вы прекрасно меня слышали. Вы славитесь тем, что вас нельзя убить, не так ли? И умеете избежать смерти там, где нормальному человеку это не удалось бы. Если верить Джейсону, вас травили ядом, вам пробивали голову, в вас стреляли, всаживали в спину нож, вы тонули и бог знает что еще. Думаю, присмотреть за женщиной вам не составит труда — это же для вас детские игрушки!

— Я не могу все время быть с ней рядом, — раздраженно заметил Исмал. — Даже если бы смог, это выглядело бы странно. Сами знаете — пойдут слухи.

— Не будьте таким простаком. Я не призываю вас присматривать за ней круглые сутки. Я займусь этим, когда буду рядом.

У Исмала похолодело внутри от страха.

— Но вы же возвращаетесь в Маунт-Иден?

— Ничего подобного.

— Но леди Иденмонт вот-вот родит. Квентин мне сказал…

— Родила вчера вечером. Девочку наконец.

— Неужели вы не хотите быть рядом?

— Нет. Мне надо быть в Лондоне — поскольку мне совершенно ясно, что один вы не справитесь. — Леди Брентмор встала и дернула за шнур звонка. — Почему бы вашему черноглазому жулику камердинеру не принести нам чего-нибудь выпить? У вас такое же выражение лица, какое бывает у Джейсона, когда он упорно не желает внять доводам рассудка.

В тот же вечер, в девять часов, Лейла стояла перед мольбертом, делая вид, будто рисует, но на самом деле размышляя о том, не сыграла ли с ней злую шутку ее безрассудная страсть, повлияв на ее разум или по крайней мере — на слух.

Накануне вечером Эсмонд ничего не ответил ей на вопрос, может ли она свободно выходить по своим делам из дома. А сегодня объявил, что хочет, чтобы Лейла занималась сыском среди врагов Фрэнсиса. И добавил, что для этого Лейла должна начать выезжать в свет.

Одна из самых влиятельных женщин высшего общества, вдовствующая герцогиня леди Брентмор, приедет к ней завтра, чтобы начать процесс восстановления Лейлы в лондонском обществе.

Если верить Эсмонду, старая леди уже сейчас говорит своим друзьям, что приехала в Лондон исключительно ради того, чтобы нанести визит миссис Боумонт и поздравить ее с тем, как она утерла нос этим недоноскам из министерства внутренних дел.

Лейла знала, что леди Брентмор была известна своим презрительным отношением к мужчинам вообще и особенно тем, кто принадлежал к власти. Она всегда вставала на защиту женщин, которые, подобно ей, шли по жизни своим путем, вопреки всячески мешавшим им мужчинам.

Поэтому, объяснял Эсмонд, было вполне в характере леди Брентмор взять под свое покровительство женщину, которая не побоялась объяснить властям, кто они такие на самом деле: «банда никчемных невежд». По утверждению Эсмонда, вдовствующая герцогиня именно так и сказала. Лейла в свое время несколько раз встречалась с леди Брентмор и была уверена, что это были самые мягкие выражения из богатого арсенала определений герцогини. Она могла заставить покраснеть даже Фиону.

Было совершенно естественно, что Эсмонд выбрал для нее такого наставника и поручителя, подумала Лейла. Вряд ли кто-либо в обществе посмеет возразить леди Брентмор.

— Леди Брентмор однажды в сердцах посоветовала премьер-министру прыгнуть с моста, — рассказывала Лейле Фиона, — а Веллингтон сумел лишь робко спросить: «С какого?»

Выбор Эсмонда, конечно, был идеальным, но Лейла не могла не удивиться тому, как резко он поменял свое решение. То он держал Лейлу взаперти, а сейчас заявляет, что ее талант пропадает зря, и она сможет больше помочь, если будет выезжать в свет, чтобы собирать информацию. Лейле было лестно это слышать, к тому же она отчаянно хотела именно этого. Однако она видела, что Эсмонд не очень рад всему случившемуся. Делая вид, что занята картиной, она наблюдала за ним исподтишка и поняла, что он неспокоен.