Дочь мента - Елена Рахманина

– Где кухня и спальня, ты помнишь, – он вышел вслед за мной из машины, но в дом не спешил. Прикурил сигарету и не глядя в мою сторону втягивал в лёгкие крепкий, едкий табак, от которого даже у меня заслезились глаза. 

Я постояла так немного, просто молча наблюдая за ним. Но мне хотелось совсем не этого. Я всё ждала, что он обнимет меня, успокоит, как там, в скверике. Когда морок страха сполз с моего сознания, я прокручивала раз за разом эту сцену в своей голове. Меня спрашивали описание Душителя, а я в этот момент слышала лишь тревожно бьющееся сердце Богдана, ощущала его крепкие руки, с силой прижимающие к себе словно в страхе, что стоит меня отпустить, и разлечусь, как семена одуванчика на ветру, и он меня больше никогда не поймает. Вспоминая его страх, я почти опять поверила, что он может меня любить. Надежда разрывала моё сердце, но мне хотелось вновь вкусить эту сладкую иллюзию любви, готовясь в очередной раз смириться с той болью, которая последует после отрезвления.  

Но Скуратов так и не взглянул на меня, полностью игнорируя моё присутствие. Я развернулась и зашла в дом, сразу направившись в душ. На отражение в зеркале даже смотреть не хотелось, представляла, какое количество синяков я в нём обнаружу. 

Кроме махрового халата, мне было больше не во что переодеться, и я завернулась в него, выйдя из душа, и так в нём и забралась под одеяло. Ворочалась, не находя в себе сил уснуть. Сейчас, когда гормоны схлынули, страх ядом съедал внутренности, и в этом огромном, холодном доме я ощутила себя маленьким напуганным ребёнком, боящимся темноты. Как ни старалась отогнать противные, слизкие, как цветущая вода в речке, мысли, они всё равно прилипали ко мне вновь и вновь. Не знаю, сколько времени я так пролежала, пока не раздался скрип двери. Напряглась, неосознанно, в полудрёме испугавшись, что это пришли за мной – добить, и замерла под одеялом, словно оно способно меня защитить. 

Сначала я услышала знакомый запах табака и мужчины, а потом его руки прижали к себе, и я, потихоньку успокаиваясь, отдалась этой неге, прильнув к нему. Он касался меня трепетно и осторожно, опасаясь причинить мне боль, и от этого открытия тёплая волна омыла тело. Горячие губы скользнули по изгибу шеи, и, прикусив мочку уха, он зарылся в мои волосы, произнеся что-то нечленораздельное. Я уже была не в состоянии что-либо осознавать, разобрать сказанное им, потому что сумела наконец расслабиться и отдаться во власть Морфея. 

Поутру мне показалось, что эта сцена мне только приснилась. Я проснулась одна, ощущая неприятную боль в горле, которая со вчерашнего вечера только усилилась. Синяки на шее потемнели, рисуя на ней страшные узоры. Чуть менее пугающим была оставленная мужским кулаком отметина на щеке, но всё же я выглядела так, словно попала в мясорубку. 

В комнату постучались, и после моего разрешения порог переступила женщина средних лет с ворохом пакетов из магазинов. Приветливо улыбнувшись, она поздоровалась и пояснила, что это Богдан Львович распорядился отнести в комнату гостьи. 

– Спасибо, а где сейчас Богдан? – язык так и хотел извернуться, чтобы съехидничать на тему барских замашек Скуратова, но его помощница по дому была со мной слишком мила, хотя я примерно понимала, какого рода мысли в её голове могут возникнуть от моего вида.

– В гостиной.

Оставшись наедине с пакетами, я засунула нос в каждый, испытывая чисто женское любопытство. Купленные вещи оказались так красиво завёрнуты в тонкую, шуршащую бумагу, что мне даже распаковывать их стало жаль. Ещё больше не хотелось задумываться о стоимости всего этого богатства. Я попыталась отыскать среди одежды что-то повседневное и с некоторым трудом нашла брюки из мягкой ткани, шёлковый топ и милейшего вида балетки. 

Если бы не синяки на теле, меня можно было бы принять за охраняющую очаг жену богатого мужа, пока тот заключает сделки и трахает секретарш. Повела плечами от дрожи, прошедшей по позвоночнику, вызванной этой неприятной мыслью, и спустилась на первый этаж. 

Скуратов сканировал меня так, будто мог сквозь купленные им шмотки разглядеть и новое кружевное белье, но ничего не сказал. 

Ощущение того, что я попала в американскую мелодраму, усиливалось с каждым мгновением. Передо мной на стол поставили посуду и приборы, поинтересовались, чего я желаю на завтрак, и налили в фарфоровую чашку кофе с молоком. 

– Ребёнок мой? – вместо доброго утра раздаётся вопрос. Его не интересуют чужие уши, находящиеся в комнате, но я в напряжении ожидаю, когда мы останемся наедине. 

– Сделаешь анализ ДНК и узнаешь, – раздражаясь, язвлю. Отлично понимаю причину его сомнений, но совладать с собой не в состоянии. 

– Безусловно, сделаю, но в данный момент я хочу услышать ответ от тебя, – может, внешне он и похож на бизнесмена, однако у меня всё равно создаётся впечатление, что если он достанет ствол, положит его рядом со столовыми приборами, то этот гаджет будет смотреться в паре с ним куда более гармонично, нежели ноутбук. 

– Твой.

Мне не хочется играть с этой информацией, да и в сокрытии истины не вижу смысла. Скуратов и без моих слов после рождения ребёнка провёл бы генетическую экспертизу, и, соври я сейчас, меня бы ждала неминуемая кара. 

Я смотрю на Богдана, и кажется, что напряжённые мышцы немного расслабляются, а по губам скользит уже почти веселая, удовлетворённая улыбка. Перемена в его настроении меня поразила. Он хочет этого ребёнка? После всех тех заявлений о том, что он мечтает сделать с его матерью? Не знаю, так это или нет, но не удивлюсь, что, когда я была первый раз беременна, наш ребёнок стал бы для него обузой, а теперь, с его средствами, содержание целого детского дома не доставит хлопот. Моё предположение оказалось настолько неприятным, что разом стёрло воспоминания о его нежности, проявленной минувшей ночью.

– Мы поженимся, и, пока ты не родишь, будешь жить здесь. Ни о какой работе не может быть и речи, возьми отпуск или уволься – выбирай сама. 

Это вовсе не звучит как просьба или пожелание, он ставит мне ультиматум! Внутри всё клокочет от его непрошибаемой уверенности, что он вправе распоряжаться моей жизнью, а я ему в этом буду потворствовать. 

– Это всё замечательно, Богдан, – произношу едва сдерживаясь, елейным, фальшивым тоном, понимая, что, начни я сейчас истерику, он просто запрёт меня в комнате с мягкими стенами, – но многомужество в нашей стране не приветствуется. 

– Я разберусь с этим в ближайшие дни.

И я уверена, что так и будет. Ни разу бы не удивилась, что если бы Олег воспротивился разводу, то Богдан быстро бы сделал меня вдовой.

– Мне надо на работу, – улыбаясь, поясняю, догадываясь, что он просто так меня из этого дома не отпустит, – написать заявление.

Он смотрит на меня с недоверием, не понимая, почему я так спокойна. А я сама не знаю, откуда черпаю силы, чтобы не вылить горячий кофе в его наглую, оборзевшую вкрай физиономию, дабы привести, в конце концов, в чувство. Привык общаться с марионетками, которые за его деньги готовы не только ноги раздвигать, но и пол под его ботинками вылизывать.