Долгий путь домой - Луиз Пенни

Она тосковала по своему чердаку. По своей кровати. По своему травяному чаю и шоколадному печенью.

Но она знала, что и Кларе не по себе без привычных вещей. А ведь Кларе к тому же не хватало Питера. Питера, который внезапно показался ей таким близким, когда они стояли на утесе, и одновременно таким далеким.

Мирна покосилась на Клару. Та смотрела перед собой, сосредоточившись на петляющей дороге. Ее главной задачей было удержаться на трассе.

Не съехать в пропасть.

Мирна уселась поудобнее и глубоко вздохнула. Принялась успокаивать себя, глядя на звезды. Или на огни городка. Она не могла отличить одни от других. Да и стоило ли? Успокаивали и те и другие.

По мере приближения к Бэ-Сен-Полю его огни становились ярче, а звезды тускнели. Наконец друзья снова оказались в бистро «Ла Мюз». Шел десятый час вечера, и они умирали от голода. Заказали обед и, оставив Мирну за столиком, втроем отправились по ближайшим гостиницам узнать, не отказался ли кто от брони.

Никто не отказался.

Они вернулись, и им тут же принесли обед.

Бифштексы с картошкой фри. Толстые бифштексы, приготовленные на гриле. Картошка тонко нарезанная и приправленная.

Бовуар, хотя и небольшой любитель ночевок в машине, на самом деле не очень волновался. Это большое благо – знать, что может быть и хуже. Его теперь мало что волновало.

– Что дальше? – спросил он, накалывая на вилку кусочек нежного стейка с тающим чесночным маслом.

– Мы точно знаем, что Питер был здесь, – сказала Клара. – Нам нужно узнать, здесь ли он все еще, а если нет, то куда уехал.

Спрашивая «что дальше», Бовуар интересовался, какой им подадут десерт, но поговорить о деле он не возражал. Потому что дело занимало не только его мысли, но и – Бовуар это видел – мысли шефа.

То выражение в глазах Гамаша, когда он осматривал утес, не оставляло сомнений. Когда прошел первый восторг, в работу включился мозг детектива.

Все учитывал. Оценивал.

Где может лежать тело, если человек сорвался вниз? Если его столкнули?

Где оно может оказаться в конечном счете?

Когда все было съедено и принесли кофе, Гамаш обратился к Кларе:

– Хотите услышать мое мнение?

Она внимательно посмотрела на него:

– Вероятно, нет, судя по вашему лицу.

Гамаш коротко кивнул:

– Я считаю, что мы должны обратиться в местную полицию. Задействовать их.

– В поисках места, где остановился Питер?

– В поисках Питера, – сказал Гамаш тихо, но твердо, не отрывая глаз от Клары.

Осознав смысл его слов, она побледнела:

– Вы думаете, он мертв?

– Я думаю, что он приехал сюда и написал известные нам картины. Отправил их ребенку Марианны. А потом исчез. Несколько месяцев назад.

Гамаш немного помолчал. Посмотрел на кофе в чашке, на коричневатую пенку сверху. Потом снова встретился взглядом с Кларой.

– Тут такие густые леса, – проговорил он.

Клара стала очень спокойной:

– Вы не верите, что мы его найдем.

– Прошло несколько месяцев, Клара, – повторил он. – Я очень хотел бы ошибаться. Надеюсь, мы найдем его где-нибудь в лесной хижине. С кустистой бородой и в одежде, заляпанной красками. В окружении десятков полотен. – Он не отпускал ее взгляда. – Надеюсь.

Клара посмотрела на Жана Ги, который тоже смотрел на нее. На его мальчишеском лице застыло мрачное выражение.

Потом она перевела глаза на Мирну. Оптимистичную, полную надежды, веселую Мирну. Вид у ее подруги был печальный.

– Ты тоже так считаешь, – сказала Клара. Она все поняла по лицу Мирны.

– Ты не могла не понимать, что это возможно, Клара. Сама говорила: тебе может не понравиться то, что ты найдешь.

– Я думала, что найду Питера, счастливого своей жизнью, – возразила Клара. – Я допускала даже, что найду его с другой женщиной. – Она оглядела сидящих за столом. – Но я всегда думала, что найду его. Живым.

Она бросила им вызов: пусть-ка кто из них осмелится спорить с ней.

Никто не осмелился, и она поднялась:

– И я продолжаю так думать.

Клара вышла из «Ла Мюз».

– Пойдем за ней? – спросил Жан Ги.

– Нет, дадим ей время, – сказала Мирна.

Бовуар проследил за Кларой: она шла по улице, словно торпеда, опустив голову. Туристы еле успевали уворачиваться от нее. Потом она исчезла из виду.

Бовуар поднялся и обошел ресторанчик. На его стенах висели картины с кривовато прикрепленными ценниками. Запыленные от долгого висения. Тут были неплохие пейзажи, но, чтобы продаваться в Шарлевуа, живопись должна быть более высокого класса.

Если бы Жан Ги не заглядывал в окна Галереи Ганьона, то решил бы, что и эти картины неплохи. Но он видел работы Ганьона. И теперь понимал разницу. Какая-то его часть сожалела об этом. Пусть у него теперь были более высокие запросы, но и то, что похуже, ему тоже нравилось.

– Смотрите, кого я нашла.

Бовуар услышал Клару через весь ресторанчик, услышал торжество в ее голосе и быстро повернулся.

Рядом с ней стоял человек, который говорил с ними ранее в «Ла Мюз».

Бовуар почувствовал, как его сердце, на миг радостно встрепенувшееся, сникло. И он понял, что и в самом деле подумал, будто она нашла Питера.

– Мадам Морроу позвонила и поведала мне о ваших затруднениях, – сказал человек. Потом представился: – Марсель Шартран.

Они обменялись рукопожатиями.

– Я владелец Галереи Ганьона. Пришел предложить вам приют.

Когда они обосновались в квартире Шартрана над Галереей Ганьона, время приближалось к полуночи.

Шартран оказался любезным и услужливым хозяином. Не каждый откликнется в одиннадцать вечера на звонок незнакомки, которой негде переночевать. Ей и трем ее друзьям.

Но Марсель Шартран открыл для них свой дом и предложил рюмочку на ночь, пока они отдыхали в гостиной.

Глядя, как Шартран болтает с Кларой, Гамаш подумал, что он либо святой, либо себе на уме. Гамаш не забыл хищного выражения на лице Шартрана, когда тот впервые увидел их в «Ла Мюз».

Впервые увидел Клару.

– Это не мой основной дом, – сказал Шартран. Он принес тарелочку с печеньем, налил коньяк Кларе и Мирне, потом предложил Жану Ги, а когда тот отказался, перешел к Гамашу. – У меня особняк в нескольких милях езды в сторону Лез-Эбульмана.

– С видом на Святого Лаврентия? – спросил Гамаш, тоже отказавшийся от выпивки.

– Oui, Chef[65], – ответил Шартран и налил себе коньяку на один палец в низкий бокал.