Речи, изменившие мир. От Сократа до Джобса. 55 важнейших выступлений в истории - В. Апанасик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Имена Павла Пестеля, Кондратия Рылеева, Сергея Муравьева-Апостола, Петра Каховского и Михаила Бестужева-Рюмина останутся в памяти всех свободолюбивых русских людей, как имена первых из тех наших – увы! многочисленных – мучеников, которые жизнью заплатили за свои революционные стремления»
Пушечный гром, раздавшийся на Сенатской площади, разбудил целое поколение
Георгий Валентинович Плеханов был одним из признанных теоретиков марксизма, его книги штудировали несколько поколений марксистов России, в том числе Ленин, называвший его философские произведения «лучшим, что есть во всей международной литературе марксизма». Но марксизм Плеханова кардинально отличался от возникшего позже марксизма-ленинизма. Предлагаемые им методы установления социального равенства в обществе были противоположны тем, к которым прибегли большевики. Плеханов рекомендовал революционерам воздействовать на рабочих и крестьян агитацией, постепенно пробуждая их самосознание и политическую активность.
Еще в 1883 году в книге «Социализм и политическая борьба» Плеханов писал, что в России попытка любой революционной партии, представляющей меньшинство населения, захватить власть и установить социализм приведет к возникновению неравенства, образованию «социалистической касты» и установлению диктатуры, вследствие чего народ утратит способность к прогрессу.
В 1876 году, после организации первой в России демонстрации рабочих и студентов, на которой Плеханов произнес антимонархическую речь, он перешел на нелегальное положение. В 1880 году он эмигрировал и провел за границей тридцать семь лет, посвятив их теоретическому обоснованию и пропаганде революционного движения. По его инициативе был создан «Союз русских социал-демократов», он руководил газетой «Искра», участвовал в организации II съезда РСДРП.
14 декабря 1900 года, в семьдесят пятую годовщину восстания декабристов, Плеханов выступил в Женеве с речью, посвященной этому событию. Он дал историческую характеристику движению, которое привело самых передовых людей своего времени на Сенатскую площадь, и той среде, в которой оно возникло. Он говорил о дворянстве начала девятнадцатого века как о малообразованной массе, состоящей преимущественно из косных староверцев и темных помещиков. Ни об отмене крепостного права, ни тем более о свержении самодержавия и демократических свободах они не помышляли. Тем ценнее благородный порыв, возникший в сердцах немногих просвещенных людей, готовых отдать жизнь ради того, чтобы «своей гибелью указать путь будущим поколениям».
Плеханов ратовал за естественное развитие событий и закономерную смену одного политического строя другим. Рассуждая о декабристах, он говорит, что их протест против самодержавия при всей его моральной ценности не мог быть поддержан народом, который для этого еще не созрел, сохраняя веру в «доброго царя». Такую же позицию Плеханов занял позже, в 1917 году. Он резко возражал против «Апрельских тезисов» Ленина, считая насилие недопустимым, а Россию – не готовой к социалистическим преобразованиям, «так как пролетариат составляет меньшинство».
«Я не принадлежу к числу русских, которые вешают, я имею честь принадлежать к той фаланге русских, которых считают заслуживающими виселицы или, по крайней мере, изгнания», – писал он в 1883 году. Плеханов скончался в 1918 году от туберкулеза, избежав гонений от советской власти и дав ей возможность использовать свои философские труды для обоснования политики нового строя.
<†††>
Господа!
Ровно семьдесят пять лет тому назад, 14 декабря 1825 года, в Петербурге произошло событие, глубоко поразившее современников и заслуживающее полного внимания потомства.
Я говорю о вооруженном восстании на одной из петербургских площадей.
«Эксплуатация крестьян дворянством совершалась в самой грубой форме – в форме крепостной зависимости. Крепостное право налагало свою печать на весь социально-политический строй России»
В честь этого события мы собрались в этой зале, и, конечно, не мы одни чтим его память сегодня. Сочувственное воспоминание о нем заставляет усиленно биться сердца всех тех русских, – а может быть, и не одних только русских, – людей, которые не заинтересованы в поддержании самодержавия и которые не равнодушны к учреждениям, превращающим обывателей в граждан, то есть обеспечивающим стране блага политической свободы.
На собраниях такого рода, как нынешнее, не принято читать длинные «рефераты». Здесь более уместны так называемые немцами Festreden[9]. Тем не менее я все-таки намерен характеризовать перед вами, хотя бы в немногих словах, как самое движение, приведшее к восстанию на Сенатской площади, так и ту среду, в которой оно возникло и развивалось.
А. Герцен в своей брошюре «La Conspiration russe de 1825» говорит, что в царствование Александра I «дворянство составляло, так сказать, активный народ, под которым внизу был народ, остававшийся неподвижным, и над которым вверху стояло правительство, отказывавшееся идти вперед».
Народ, то есть собственно крестьянство и немногочисленные тогда фабричные рабочие, не был совершенно неподвижен и в то время. Он глухо волновался, и его неудовольствие то здесь, то там прорывалось в виде так называемых у нас бунтов, но Герцен все-таки прав в том смысле, что движение, которое мы имеем теперь в виду, происходило исключительно в дворянской среде. Когда Рылееву пришла мысль вербовать в члены Союза Благоденствия купцов, мысль эта была отвергнута его товарищами, потому что, как выразился член Союза барон Штейнгель, наши купцы – невежды!
Но какова же была тогда дворянская среда? Каково было социальное положение дворянства?
Дворянство было высшим, привилегированным сословием. Оно эксплуатировало крестьян. По экономической неразвитости тогдашней России эксплуатация крестьян дворянством совершалась в самой грубой форме – в форме крепостной зависимости. Крепостное право определяло собою все отношения помещиков к крестьянам и налагало свою печать на весь социально-политический строй России. В своей непрестанной, хотя почти всегда скрытой, борьбе с помещиками крестьяне, не уверенные в своих собственных силах, идеализировали царя, воображая его народный заступником. Они готовы были истреблять дворян по первому знаку высшего правительства. Уже одного этого обстоятельства было достаточно, чтобы лишить дворян всякой независимости по отношению к царской власти. А к этому присоединялось еще недоверчивое и даже прямо враждебное отношение низшего бедного дворянства к высшему богатому. Известно, что это отношение в значительной степени способствовало торжеству императрицы Анны Ивановны над «верховниками», пытавшимися ограничить ее власть.
Ввиду всего этого «доблестному российскому дворянству» поневоле приходилось мириться со злом самодержавия и уверять в своей преданности тех самых царей, против которых оно «крамольничало» так часто и иногда так удачно. Русский дворянин, державший себя как «важный барин» со своими подчиненными, держал себя как лакей в своих сношениях с верховной властью. Вот как характеризует, например, настроение высшего московского общества умная и наблюдательная англичанка мисс Катрин Уильмот, гостившая у княгини Е. Р. Дашковой в 1805–1807 годах: