Ярость жертвы - Анатолий Афанасьев

— Об этой потаскухе своей забудь, — сказала она, помрачнев. — Вычеркни из памяти. Она недостойна тебя. Тем более ее тоже скоро замочат.

— Ты говоришь о Кате?

— Да, об этой твоей шлюхе развратной, общей с Четвертушкой.

— А где она?

— Как где? — лукаво подмигнула. — Здесь же, в подвале. Где еще ей быть. Хочешь повидаться?

— Хочу.

— Хорошо, устрою тебе. Но в последний раз, договорились? Попрощаешься с ней. Вечерком, не сейчас. Сейчас тут полно народу.

Никакой, даже самый опытный психиатр, уверен, не сумел бы определить, нормальная она или нет. Что-то было в ее злодейских повадках наивное, простодушное, беспорочное, но мне от этого было еще горше.

Наконец я увидел Могола. Меня привели в кабинет, где за большим письменным столом сидел тучный человек лет пятидесяти — шестидесяти со смоляной, коротко стриженной шевелюрой и с голубыми круглыми глазами чуть навыкате, как у рыбы. Он молча разглядывал меня, переминающегося в трусах с ноги на ногу на ковре, а потом коротким мановением руки отпустил охранника.

— Садись, Саша, поговорим, да? — сказал Могол тем же точно голосом, что и по телефону, эмоционально безучастным. Я сел, куда он указал — на высокий стул с обитой черной кожей спинкой. Все это: и сам кабинет, меблированный в лучших традициях советского официоза, совершенно безликий, и поведение (сдержанное) хозяина — поразительно напоминало сцену из лучших времен — вызов проштрафившегося работника на выволочку к начальству.

— Кури, если хочешь. Вон пепельница.

Перед ним на зеленоватой под мрамор столешнице, рядом с телефоном лежала початая пачка «Кэ-мел», и он толкнул ее ко мне вместе с зажигалкой.

— Спасибо, — сказал я и с удовольствием закурил. К этому моменту я уже вспомнил, почему этот человек показался мне знакомым: несколько раз он мелькал на телеэкране — сытое, умное лицо, выпуклый лоб, сильный подбородок, характерно грушевидная форма черепа. Не помню только, в каком качестве он появлялся — спонсором, экономическим советником, банкиром или правозащитником. Все эти ипостаси для замордованного российского обывателя давно слились в один портрет. Новые люди — вечно замышляющие какие-то козни, непонятные, пугающие, точно пришельцы, спустившиеся с небес. Оскопленный, обнищавший, спившийся, проворовавшийся русский народец на своей шкуре осознал, что спасения от пришельцев нет, все равно доконают, не так, так этак, но в полусонном мучительном томлении каждый вечер многомиллионной тушей усаживался у ящика и очарованно внимал бредовым речам. Загадка, которую разгадают, вероятно, лишь далекие потомки.

— Ну что ж, Саша, как ты понимаешь, все теперь зависит от тебя.

— Вы про что, Шота Иванович?

— Откуда знаешь, как меня зовут? Мы ведь не знакомились.

— По телевизору видел. Только не помню, в какой передаче.

Могол тоже закурил и откинулся на спинку вращающегося кресла. Круглые глаза улыбались.

— Да, брат, приходится иногда выступать публично, надо просвещать людишек. Не вечно им жить в темноте. Ты, наверное, вообразил, что я монстр какой-нибудь, уголовник с пушкой. Уверяю, это не так. И к той истории, которая с тобой приключилась, я не имею никакого отношения. Веришь мне?

— Конечно, верю!

— Ну-ну, не переигрывай… Я ведь не со всяким своим обидчиком так доверительно беседую. Оцени. Почему, спросишь? Да все очень просто. Навел о тебе справки, парень ты хороший, честный, талантливый. Более того скажу. Нам такие люди, как ты, позарез нужны. Надо же кому-то государство заново обустраивать. С накипью этой — урками всякими, мафиози, бандюгами — мы скоро покончим. Выжжем эту мразь каленым железом. Много они напакостили, но их время кончилось. Заодно прижмем всех этих вонючих политиканов, грошовых говорунов, которым кто заплатит, тот и батька. Спускают Родину с лотка, да все по дешевке, — вот что горько до слез. Понимаешь, о чем говорю?

— Понимаю, — сказал я.

— Вижу, что понимаешь. Потому и позвал. Затмение на тебя, Саша, нашло. Приди ты сразу ко мне, разве не поладили бы? Ну как тебя угораздило вляпаться в это дерьмо. Вы ведь, Саша, с этим твоим Гречаниновым замахнулись на самое святое — на человеческую жизнь! На вот, погляди, что твой напарничек натворил.

Фотографии, которые он мне передал, были довольно однообразные. На всех изображены трупы в разных позах, в разных ракурсах, кого как смерть повалила. Один покойник был интереснее других: мускулистый, обнаженный до пояса, видимо, снятый в морге, это был сам Могол. Наискосок на бугристой груди четыре пулевых пятна. Понимая мое недоумение, Шота Иванович удрученно пояснил:

— Ну да, это должен был быть я. Только чудо спасло.

— Но как же?! Он же… то есть вы же…

— Верный товарищ подменил. Чистая христианская душа.

— Двойник? — догадался я.

Шота Иванович кивнул.

— Вот каких дров наломал твой кореш… Но это ладно, дело прошлое. Я одного не пойму, из-за чего весь сыр-бор разгорелся? Почему он такой злобный? Он что — маньяк?

— Кто?

— Ну этот, Гречанинов… Расскажи-ка мне о нем поподробнее. Кто он, откуда? Чего добивается?

— Но как же?..

Могол поднял кверху указательный палец:

— Погоди, не спеши. Давай сперва проясним кое-что. Ты же видишь, как я к тебе отношусь. Да и Лерочка за тебя хлопочет… Так что выбирай. Кем бы тебе ни приходился этот человек, он преступник, убийца. Ни один суд его не помилует. Встает вопрос: с какой стати ты должен расплачиваться за его грехи? Логично я рассуждаю?

— Но…

— Какое там «но». Ты же не дурак. Сдай его нам и гуляй на все четыре стороны. Более того, я предлагаю тебе свою дружбу, а это, поверь, чего-нибудь да стоит.

В улыбке его круглые, выпуклые глаза наполовину прикрылись веками.

— Кто знает, Сашок, может, еще породнимся. Дочурка точно на тебя глаз положила. Да я, признаюсь, и не против. Ты хоть бедняцкого сословия, но натура творческая, нестандартная. Правильный толчок тебе дать, далеко пойдешь… Но об этом после. Выкладывай, кто такой Гречанинов и где эта сука прячется?

Я выложил все, что знал. Рассказал, как познакомились много лет назад, когда он меня нанял. Как потом иногда созванивались. Как обратился к нему за помощью, когда пришлось туго. Вот, пожалуй, и все. Последний раз его видел перед тем, как на эстакаде коварный пацаненок пальнул мне в морду из газовой пушки.

Могол выслушал не перебивая. Смотрел пытливо, оценивающе. Взгляд налился мглой.

— Ничего не упустил?

— Кажется, нет.

— Где у него запасная хаза?

— Честное слово, не знаю.

Надвинулся ближе, голубые зенки вдруг почти спрыгнули с лица.