Свободный полет одинокой блондинки - Эдуард Тополь

— Бюджет вы обсудите с нашим финансовым директором, — говорит секретарь. — А сегодня вы получите аванс — пять миллионов долларов. И сразу — за работу, сразу! Окада-сан любит точность! В ноябре мы начинаем строительство.

В кассе «Аэрофлота» не было никакой очереди, и кассирша говорила по-русски.

— Билет до Москвы? На когда?

— Да хоть на завтра, — ответила Алена. — Мне чем скорей, тем лучше.

— На завтра — три тысячи двести франков.

— Три тысячи?! — ужаснулась Алена.

— Это «раунд-трип», туда и обратно.

— А-а! — У Алены отлегло от сердца. — Мне не нужно обратно, мне только в Москву.

— Девушка, в одну сторону дороже. Лучше берите «раунд-трип», сэкономите.

Алена изумилась:

— В одну сторону дороже, чем в две?

— Такие правила. В две стороны — это чартер, со скидкой. А в одну сторону — без скидок.

— И дешевле ничего нет?

— Дешевле только пешком.

— Спасибо…

Вздохнув и выйдя из кассы на бульвар Променад-дез-Англе, Алена понуро побрела по набережной.

Вокруг была Ницца с ее беспрерывным праздником жизни и потоком веселых и богатых туристов со всего мира, но Алене на этом празднике уже не было места. От денег, которые были заработаны до встречи с Красавчиком стоянием статуей на рю Массена, не осталось и следа, и даже взять напрокат золотистое платье Нефертити было уже не на что.

Но вдруг… Увидев ювелирный магазин, Алена нахмурилась, вспомнила что-то, остановилась и стала лихорадочно рыться в своей сумке, а потом присела и — под изумленными взглядами прохожих — просто вытряхнула все содержимое этой сумки на тротуар. Вместе со всякой ерундой — косметикой, помятой открыткой, плейером и двумя кассетами — из сумки выпал монгольский тугрик и покатился к решетке канализационного люка.

Алена испуганно ринулась за ним, настигла буквально в миллиметре от решетки, прижала ступней и облегченно перевела дух. Собрала с тротуара в сумку свои манатки, зажала в руке тугрик и под дзиньканье дверного колокольчика вошла в ювелирный магазин.

— Бонжур, мадемуазель, — приветствовал ее из-за стойки старик ювелир. — Чем могу помочь?

— Бонжур, мсье. Я хотела бы продать… — Алена положила на стойку свой тугрик. — Бабушка говорила, что это золото.

— Одну минуту, мадемуазель.

Старик вооружился лупой и стал рассматривать тугрик, потом чуть поскреб его и взвесил на весах.

— Пятьсот франков, мадемуазель.

— Всего? Меньше ста долларов?

— Золото упало в цене, — развел руками старик. — Но вы не отчаивайтесь, мадемуазель. Это старая монета. То есть это тот редкий случай, когда за старость платят больше, чем за молодость. Вы меня понимаете?

— Нет…

Он улыбнулся:

— Сходите к нумизмату, это здесь рядом. — И прибавил по-русски: — Будтэ здорови! — И снова по-французски: — Правильно? Ой, я уже столько лет из Киева, что все забыл.

Алена, воспарив духом, отправилась в лавку к нумизмату. Там, пока дюжий, как гренадер, нумизмат рассматривал ее тугрик в микроскоп, она загляделась на выставленные в витринах старинные медали, гербы, медальоны, монеты и древние денежные купюры разных стран.

— Мадемуазель, — сказал наконец нумизмат, — вам придется оставить эту монету до завтра. Я должен отправить ее на экспертизу. Я не уверен, что это настоящий тугрик.

— О, мсье, абсолютно настоящий! Мой дедушка привез его из Монголии еще до революции!

Нумизмат сдвинул брови в недоумении.

Алена смутилась:

— О, мсье! Я имею в виду нашу революцию, русскую… — И тут же попросила: — Понимаете, мсье, мне срочно нужны деньги. Три тысячи франков. На билет домой. Пожалуйста!

Нумизмат, однако, был непоколебим.

— Мадемуазель, без экспертизы я не могу вам дать ни сантима. Впрочем, если окажется, что это действительно монгольский тугрик, вы завтра же получите три тысячи франков, я обещаю. Оставляете? Я выпишу квитанцию…

— Оставляю, мсье, — согласилась Алена и уточнила: — Мне нужно три тысячи двести франков. Хорошо?

Рано утром, когда нагулявшиеся за ночь туристы спят в своих отелях и на яхтах, уличные уборщики моют и пылесосят Променад-дез-Англе и прилегающие к нему рю и авеню. А грузчики загружают магазинные полки и кладовые ресторанов и кафе свежей выпечкой, свежими фруктами, свежими устрицами и всеми остальными свежими продуктами земли и моря. В семь утра вы уже можете, сидя в кафе, читать свежую газету и пить кофе или «ти ситрен» с ароматным и теплым еще круассаном…

Но в семь утра заходят в кафе только те туристы, которые гуляли всю ночь и, позавтракав, отправятся спать. А для всей остальной публики рестораны и магазины открываются не раньше девяти, и потому, запарковав у тротуара свой «ягуар» в 8.30, нумизмат с изумлением обнаружил перед своей лавкой вчерашнюю посетительницу, хозяйку монгольского тугрика. Вид у нее был помятый, из чего нумизмат не без проницательности заключил, что скорее всего она провела эту ночь на соседней бульварной скамейке.

Впрочем, она улыбнулась:

— Бонжур, мсье…

Но и улыбка ее была заискивающей, как у нищих.

Нумизмат, не отвечая, открыл замки на стальных жалюзи-решетках своей лавки и с грохотом поднял эти решетки, представляя витрину на обозрение публики. А затем вошел в магазин, так и не удостоив Алену даже стандартным «бонжур».

Алена тем не менее вошла в магазин следом и положила на прилавок квитанцию.

Но нумизмат, схватив квитанцию, тут же порвал ее с выражением негодования на лице, бросил обрывки в корзину, достал из ящика тугрик и гневно швырнул его на прилавок перед Аленой.

— Это фальшивая монета! Как вам не стыдно!

— Как фальшивая? — испугалась Алена. — Что вы, мсье!

— Я ее проверил, это подделка!

— Да это настоящий тугрик, клянусь! — Алена разглядывала свой тугрик. — А почему он такой блестящий?

— Потому что я его очистил. Оказалось, что это не золото, а медный сплав. Увы, мадемуазель, вы хотели всучить мне фальшивку. Оревуар! Убирайтесь в свою Россию! Идите, идите, пока я не вызвал полицию!

Алена, потрясенная, вышла из лавки.

Но полчаса спустя, когда открылся ювелирный магазин, старик ювелир, рассматривая в лупу Аленин тугрик, открыл ей глаза:

— Детка, это же совсем не та монета, которую вы мне показывали вчера!

— Как не та?

— Та была-таки золотая! Больше того, я проверил по каталогам: она таки очень дорогая. Очень! Двенадцатый век! Вы знаете, сколько она стоит? Я даже боюсь вам сказать. Там написано: пять тысяч долларов!