Роман потерь - Джулит Джедамус

Еще одно проявление фальшивого сочувствия. Императрица написала мне и поинтересовалась моим здоровьем. Она слышала, что я больна. Видимо, поэтому я пропустила праздник Камо? Жаль, писала она; она ожидала увидеть меня в розовых одеяниях. Она уверена, что они бы мне пошли. Возможно, появится другой случай надеть их.

Она писала, что собирается устроить небольшую вечеринку через две недели, в первый день месяца Кролика. Будут всего несколько женщин, чтобы поиграть в сравнения вееров, возможно, цветов или еще чего-нибудь — она пока не решила. Может быть, я возьмусь возглавлять одну команду, а Изуми — другую. Я могла бы надеть свои новые одеяния, все станут восхищаться ими.

Императрица прислала мне корзиночку с сушеной хурмой и немного китайских сладостей. Она выражала надежду, что я ими соблазнюсь; она была уверена, что я мало ем. Все заметили, как я похудела. Мне нужно поправиться; она пришлет мне деликатесы из своих запасов.

«Вы должны написать для меня какие-нибудь новые истории, — указывала она. — Вам следует продолжать работать, иначе вы утратите стиль. Я так скучаю, — признавалась она, — без этой вашей чудесной высокоумной манеры. Она всегда меня так забавляет».

Итак, мы должны участвовать в игре сравнений — Изуми и я. Мы должны выбирать одну вещь из большого числа подобных. Это могут быть, например, веера, картины, дикие гвоздики или певчие птицы в плетеных клетках. Нужно решить, какая вещь лучше. Какой веер расписан лучше других, какой рисунок превосходит остальные, какая из диких гвоздик воплощает в себе идеал цветка, какой дрозд поет, подобно птицам в раю Амиды.

Императрица будет сидеть перед нами, оценивать остроту нашего ума и проницательность. Даже наши жесты и тембр голоса, грацию движений, когда мы будем брать в руки различные образцы, цвета наших рукавов: многоцветных, изысканных и богатых у Изуми и монотонных, невыразительных, как окраска наседки на яйцах, у меня — все будет предоставлено оценке.

Почему она решила противопоставить меня и Изуми, подвергнуть нас внимательному изучению, подобно тем предметам, достоинства которых мы, в свою очередь, должны оценить? Почему нам надлежит быть главными предметами рассмотрения на ее вечеринке? Она жестока. Она хочет обнаружить во мне слабое место и недостатки и выставить их на всеобщее обозрение. Мое наказание еще не закончилось, она должна сделать это дважды.

А что Изуми? Отдает ли императрица ей предпочтение? Может быть, это соревнование — только способ вывести ее из мрачного настроения после пережитого бесчестья? Но, если это так, Изуми подобный спектакль понравится не больше, чем мне. Даже если она выиграет — а я не сомневаюсь в ее успехе, — победа не принесет ей радости.

Потому что чем изощреннее становится Изуми, тем тщательнее маскируется она своей скромностью. Сверкающие перья лжи она прячет за напускной сдержанностью. Она не захочет выставлять напоказ свои добродетели в противовес моим порокам. Повинные в неискренности редко наслаждаются похвалой, даже если ее расточают от чистого сердца.

Однако интересно, будет ли еще Изуми здесь через две недели?

Возможно, что перспектива этого состязания ускорит ее отъезд в Акаси. Даже если ее шрамы заживут, у нее найдутся причины уклониться от маленькой игры императрицы. Уверена, что она уедет к Канецуке до первого дня Кролика. Попрошу друга понаблюдать за ее приготовлениями к поездке.

До нас дошли тревожные вести о том, что люди в Ямато умирают от оспы в пугающем количестве. Прибывший вчера из Нары гонец сообщил императору, что смертность среди простого люда очень высока и есть опасение, что болезнь распространится на храмы и аристократические кварталы. Гонец рассказал, что, по слухам, эпидемией уже охвачены города по берегам реки Ёдо, находящиеся на расстоянии менее одного дневного перегона верхом.

Как я страшусь этой болезни. Я помню ее запах, который узнала, когда моя заболевшая мать лежала в отдельном помещении в саду. Нам, Рюену и мне, не разрешали входить туда, но окружающие не могли скрыть от нас запах: запах корней повилики и кипящего ревеня, запах грязной одежды и сгоревших маковых зерен. Не могли они скрыть и звуки: пение монахов, встревоженный голос отца, крики матери, когда ей меняли одежду и кожа отходила вместе с кусками шелка.

Позже, когда Рюен и я слегли от той же самой болезни, стало даже легче. Бред поднимал нас над нашими страхами и переносил в призрачное царство, где день неотличим от ночи, а сны и видения более реальны, чем сама жизнь.

Моя мать так и осталась в этом царстве, а Рюен и я возвратились. Почему так получается, что эта болезнь предпочитает забирать матерей, молодых и сильных, у их детей? Мы вернулись, а когда выздоровели, похороны уже прошли, и мы сидели вместе с отцом в поминальном зале с серыми занавесями и земляным полом, который пах дождевыми червями.

Вскоре Рюен настолько окреп, что смог гонять мяч, а специальное помещение для больных во внутреннем дворе разобрали. Одежду моей матери уложили в ящик из кедрового дерева, ее гребни и шпильки для волос заперли в коробочке из красного лака, ее бумаги сожгли.

Перед моими глазами до сих пор возникает лицо отца в тот момент, когда он ворошил пепел, и помню, что уже тогда, когда мне было всего тринадцать лет, я подумала: не забывай этого, это лицо горя, помни его во всей его пронзительности.

Мне написал Масато. Он видел сон, который не мог понять. Возможно, я смогу проникнуть в его смысл, писал он. «Поскорее ответь мне и объясни значение сна».

Он видел во сне, что мы стоим на берегу, наполовину промокшие, босые на холодном белом песке. (Что за неправдоподобие: чтобы такая женщина, как я, стояла босой со своим любовником на берегу! Смешно даже думать об этом.) Мы бросаем в воду ракушки и смотрим, как далеко они упадут.

Утро. На горизонте плывут облака. Море спокойное, гребни волн едва пенятся. Солнце светит нам в спину.

Но все не так, как на самом деле. Я слишком молода, почти девочка, мои волосы не достают до лодыжек. Но он любит меня так, как никого другого, и чувствует, что знает меня с самого рождения. И мы оба смеемся над абсолютной невозможностью этого и наблюдаем за сверкающим полетом ракушек, падающих в воду.

Он слышит какой-то звук (возможно, крик чайки, но он не уверен) и смотрит в ту сторону. Когда он поворачивается ко мне, меня уже нет рядом. Что могло случиться? Волны невысокие. Я не кричала.

Он стоит на песке и зовет меня по имени, но ответа нет. Облака растаяли, солнце высушило его одежду.

Ему кажется, что далеко от берега на поверхности моря он видит какое-то цветное пятно. Но оно исчезает. Это мог быть обман зрения. Солнце светит слишком ярко, трудно разглядеть что-то на воде. Вдруг он снова видит это пятнышко и ныряет прямо в волны.