Вызов принят. Невероятные истории спасения, рассказанные российскими врачами - Ярослав Соколов

Ануш, кроме 28 своих учеников, потеряла обоих родителей и старшего брата, они погибли под развалинами их дома. Сестру спасателям на третий день поисков всё же удалось вытащить из-под обломков швейной фабрики, где она работала. Но через два дня она умерла – пока её доставали из завала, отравленная кровь из сдавленных ног успела растечься по телу, и почки не выдержали.

«Помню убитых горем людей, которые молча сидели у останков своих мёртвых домов, ожидая, когда спасатели смогут достать тела их родных, чтобы похоронить. Жгли костры, сидели и ждали. Я тоже сидела у такого костра и ждала… Думаю, от сумасшествия тогда меня спасло только то, что в лагере, куда меня эвакуировали, была большая группа детей, с которыми работали психологи из России. Им был нужен переводчик, а мне просто необходимо было чем-то себя занять, чтобы не думать всё время об одном и том же».

Среди руин Ануш познакомилась с Галиной Сергеевой, психотерапевтом из Москвы, которая работала с детьми, но старалась находить время, чтобы поддержать и взрослых. Галина очень помогла Ануш, научила её справляться с приступами паники, сейсмофобией. А через 4 года, когда Ануш переехала к дальним родственникам в Москву, у нее вновь возникли проблемы и она отыскала Галину.

«Я вышла замуж, но семейная жизнь вскоре начала рушиться – муж очень хотел детей, а я никак не могла решиться родить, – рассказывает Ануш Арутюнян. – После Спитака я вообще долгое время не могла смотреть на детей, боялась сглазить, потому что всё время представляла их мёртвыми. Такими, каких видела там, на руинах».

Галина провела с ней несколько сеансов, помогла избавиться от этих жутких воспоминаний и картин, преследовавших женщину годами, от постоянного ощущения тревоги. Семейная жизнь вскоре наладилась – появились дети. Вот только снова работать в школе Ануш так и не смогла, пришлось сменить профессию.

«Это самая крупномасштабная катастрофа и великая трагедия ушедшего века. Как будто это была ядерная война – весь город лежал в руинах. Всю жизнь это будет стоять у меня перед глазами… Я не мог уложить в своей голове силу сдвига, который вызвал такой разлом, прошедший по самой окраине Спитака», – рассказывал генерал-майор Николай Тараканов, руководитель работ по ликвидации последствий землетрясения.

Упоминания о разломе земной поверхности протяжённостью в десятки километров, вызванном первыми же толчками, встречаются практически во всех воспоминаниях очевидцев этой катастрофы и участников спасательных работ. Глубину же разлома, прошедшего по душам людей, которые оказались в эпицентре этого бедствия, измерить невозможно.

«Я никогда больше не буду прежним», – говорит сегодня мужчина, выживший при землетрясении в Спитаке. «Я чувствую, что уже никогда не приду в себя. Может, хотя бы дети смогут забыть этот кошмар», – делится женщина, чья семья пострадала при захвате заложников в Беслане, спустя десять лет после трагедии. И это действительно так.

«Последствия психологической травмы для каждого, кто оказался в чрезвычайной ситуации, сугубо индивидуальны, – поясняет Ольга Потапова, специалист отделения неотложной психиатрической и психологической помощи при чрезвычайных ситуациях. – Общим является то, что такая травма влияет на восприятие времени, под её воздействием у пострадавших меняется видение прошлого, настоящего и будущего, свою жизнь они чётко делят на периоды «до» и «после». По интенсивности переживаемых чувств травматический стресс соразмерен со всей предыдущей жизнью человека. Из-за этого он зачастую воспринимается наиболее существенным событием жизни и тем самым разломом между произошедшими травмирующими событиями и всем, что будет потом.

КАТАСТРОФА ДЕЛИТ ЖИЗНЬ ЧЕЛОВЕКА НА «ДО» И «ПОСЛЕ».

ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ ВЫЖИВШИХ – ДЕПРЕССИЯ,

РАЗВИТИЕ ТРЕВОЖНОСТИ, РАЗЛИЧНЫЕ ФОБИИ

И ПОТЕРЯ СМЫСЛА ЖИЗНИ.

Говорят, что время лечит. На самом же деле при таких глубоких психологических травмах время лишь притупляет остроту восприятия боли, затягивает поверхность кровоточащей раны, которая продолжает кровоточить. Но надо как-то жить. И это «как-то» зависит от внутренних ресурсов, от способности переживания трагических событий и поиска нового смысла жизни.

Жертвы и очевидцы трагедии спустя некоторое время нередко жалуются не только на тревожные состояния, депрессию или чувство вины. Для многих пережитая катастрофа становится причиной глубокого личностного кризиса. Они говорят о том, что утратили ощущение ценности собственной жизни, собственной личности, о разрыве связи с окружающим. У многих пострадавших в результате посттравматического стресса рушится вся картина мира, подобно песочному замку, сметённому прихотью океанской волны».

Психотерапевт помогает человеку освободиться от преследующих его болезненных воспоминаний и интерпретации эмоциональных переживаний как напоминания о травме, помогает восстановить контроль над своими эмоциями и реакциями, активно включиться в настоящее и найти для случившегося надлежащее место в общей перспективе своей жизни и личной истории. Это и есть работа психолога – помочь человеку выстроить заново гармоничную, объёмную и целостную панораму реальности, в которой не будет зияющих чёрной пустотой провалов, восстановить разрушенные трагедией мостки между окружающим внешним миром и миром внутренним, обителью его собственной личности.

«Понимание того, как следует эффективно оказывать экстренную помощь, пришло с годами, – рассказывает психолог Татьяна Самохина. – Пришлось несколько раз серьёзно обжечься, прежде чем выработались чёткие внутренние установки. Я поняла, что нельзя быть навязчивым, человек должен сам прожить свалившееся на него горе и справиться со своей реакцией на него, преодолеть стресс. Только его собственный опыт сможет мобилизовать ресурсы организма. Но вместе с тем, конечно же, от специалистов требуется чуткая поддержка и сопровождение, чтобы у человека не возникло ощущения, что он остался один на один со своим несчастьем.

Поддержка – это сострадание, участие и забота. Кто-то нуждается в медикаментозной помощи. Кому-то важнее просто побыть одному, самому постараться справиться с горем. Тот, кому действительно потребуется помощь, кто её будет готов принять, всегда так или иначе сможет о ней попросить. Мы никогда активно не навязываем свою помощь. Всегда важно уважать пострадавшего. Уважать и любить. Можно сказать, что всех, с кем я работала, я искренне любила. Это очень важное и, на мой взгляд, обязательное условие нашей работы. Я всегда любила и люблю то, что делаю, и я всегда с уважением относилась ко всем своим пациентам.

Часто даже не приходится специально ничего придумывать, чтобы завести беседу, пострадавшие сами предлагают темы для разговора. Если они уже внутренне готовы и хотят говорить, это сразу понимаешь. Обычно такие разговоры ведутся о погибшем, они способствуют снижению эмоционального напряжения и помогают в формировании «светлого образа погибшего». Это тоже важно для проживания естественной реакции горя от утраты близкого».