Холодное пламя Эригона - Андрей Ливадный

Герда бессильно прислонилась спиной к стене изо льда. Они стояли на узком, непрочном козырьке, восходящий по трещине поток воздуха хоть и считался «теплым» по меркам Эригона, но обжигал участки кожи лица, не прикрытые дыхательной маской.

— Ну, что ты хочешь от меня?! — Неожиданно психанул Герберт. — Здесь обнаружены артефакты цена которым, — миллиарды кредитов! Кто станет считаться при этом с твоей или моей жизнью?! Да, никто, пропади оно все пропадом! — Герберт присел на корточки, зло глядя себе под ноги. — Мы — потенциальные трупы…

— Почему люди, а не машины? — Глухо спросила Герда. — Кибермеханизмы справились бы с задачей быстрее.

— Я кибрайкер. — Мрачно напомнил ей Герберт. Для ликвидации таких как я, существуют специальные подразделения. Кандидатов в них набирают среди людей, никогда не подвергавшихся имплантации. Ликвидаторы, или «охотники на кибрайкеров», не знают пощады. Они работают не только за деньги, им внушают что «избыточно имплантированные» — уже не люди, и в их убийстве нет никакого греха, напротив, это очищает общество.

Глаза Герды, с лопнувшими от напряжения капиллярами, покрасневшие, печальные, смотрели на Герберта, почему-то пробуждая ощущение неловкости, которое он не испытывал очень давно.

— Наш мир глубоко болен… — Произнесла она. — Мы все больны…

— Вот только этого не надо, ладно?… И без проповедей тошно. — Он нашел в себе силы, чтобы пристально посмотреть ей в глаза и медленно произнес: — Ты должна будешь защищаться. Так же, как и я. Только вместе мы сможем выжить. Вступать в переговоры бесполезно. Нас приговорили, понимаешь?

Она медленно кивнула.

Ничего Герда не понимала, не хотела понимать, но чувствовала, — он не лжет.

— Какой план?

— Все просто. Они не знают, что нас двое. Я постоянно поддерживаю защиту, так что район поиска у них тоже приблизительный. Парни физически тренированы, отлично оснащены, у них в голове нет ничего, что может препятствовать выполнению задания. Те же самые боевые машины, с одной разницей — они не могут быть остановлены кибрайкером или мнемоником. Такие подразделения появились после успешных операций корпорации «Инфосистемз» на планете Фрисайд.[27]

— Ближе к делу. — Со странным безразличием в голосе произнесла Герда. — Что ты предлагаешь?

— Убить их. Иного выхода у нас нет.

— Ты такой же больной, как и они?!

Герберт несколько секунд молчал, а потом вдруг взорвался:

— Нет, это ты больная, причем на всю голову! Я говорю тебе — нас идут УБИВАТЬ! Какие тут могут быть сомнения относительно ответных действий? Никогда не брала в руки оружие? Но разве это причина для того, чтобы подохнуть?

— Не ори на меня! — Осадила его Герда.

Хайт зло посмотрел на свою спасительницу. Может, для него действительно было бы лучше погибнуть там, в обломках автономного модуля? Рухнуть вместе с ним в проталину, так чтобы плоть смешалась с металлом, и все бы закончилось раз и навсегда?

Нет обманывать себя он не мог. Я хочу жить. Хочу!

— Говоришь, наш мир болен? — Его голос звучал глухо. — Ты права. Только ты не знаешь, насколько он болен на самом деле!

Герда вопросительно посмотрела на него.

Хайт на минуту прикрыл глаза. Он словно отключился от этой реальности, мысленно уносясь вверх, его сознание взорвалось будто тугой шар непреходящей боли, багряный, напитанный эмоциями, но по мере расширения сферической волны мысли холодели, рассудок начинал брать верх над эмоциональными порывами, породившими всплеск активности имплантов.

Он отдавал больше сил, чем мог позволить себе в рамках разумного, но зато сейчас он отчетливо увидел все, каждую сигнатуру в радиусе нескольких десятков километров.

Герда почувствовала неладное.

Ее сознание вдруг «поплыло», в рассудок словно впивались раскаленные иглы, не мысли, но мысленные образы, все вперемешку, — она видела странную и нужно сказать — страшную, непонятную, почти неприемлемую для рассудка картину: взгляд изнутри на ледник, когда ощущается каждая трещина, любое самое незначительное колебание температуры, она зримо наблюдала энергии, причем не только природного характера, но и те, что появились в результате действий людей…

…Но больнее, неприятнее и непонятнее всего стали образы, которых она никогда не знала, — они вторгались в рассудок, и ничего нельзя было противопоставить их бешеному, яростному напору.

Она видела, как от поверхности ледника по трещинам спускаются люди. Группа из четырех человек, которые двигались по разломам во льдах, от места крушения аварийного модуля к той точке, где сейчас находились они, — Герда и Герберт.

Не смотря на охватившую ее оторопь, Герда попыталась всмотреться в серые, ничем не отличающиеся друг от друга фигуры, похожие в этом непонятном видении на призраков, и вдруг ее окатила волна леденящей, явственной до ломоты в зубах ненависти, но не горячей, а холодной, расчетливой, презрительной, — это шли охотники, которые гнали какую-то чудовищную тварь, и знали, что той не укрыться от них…

Тварью, на уничтожение которой им выдан открытый лист, был Герберт Хайт, ну и заодно, по умолчанию, любой, кто окажется рядом с кибрайкером.

Проехали… На этом нельзя сосредотачиваться, иначе будет уничтожена воля, сломлено все, что только можно сломать или раздавить в душе человека.

Их леденящая душу, какая-то псевдосправедливая ненависть, словно раскаленная спица, пронзила разум, оставила пылающий шрам, они как будто пришли к Герде из иной реальности, не имеющей ничего общего с ее прошлым, понятным, разложенным по полочкам мире, но подсознательно она уже поняла, — тот мир рухнул, растаял вместе с фрагментами ледника, сгорел в чадящих кострах разлившейся нефти, а что приходило ему на смену, какая еще правда настойчиво и больно стучалась в сознание, требуя для себя законного места?

Кто предлагал ей новую реальность, не имеющую ничего общего с прошлой жизнью?

Ты Герберт?

Вместо ответа она увидела странное помещение — тускло-желтый, грязный свет неравномерно освещал отрезок коридора орбитальной станции, она увидела руки — тонкие худые руки ребенка, бледные с голубоватыми прожилками вен, пальцы с обкусанными ногтями, испачканные в чем-то черном, наподобие сажи… Все чувства Герды вдруг померкли, вместо привычного мировоззрения возник тугой комочек детских нервов, где пульсировали два… нет три чувства: страх, голод и отчаянье… отчаянье, в котором сконцентрировалось множество оттенков других, обычно существующих по отдельности ощущений, но в данном случае они сливались в одно глобальное осознание враждебности, несправедливости окружающего мира, и отчаяние уже не выглядело отчаяньем, а становилось безысходностью маленького существа, застывшего в своем развитии где-то на грани между голодным зверьком и осознающим дикую несправедливость окружающего мира ребенком.