Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

Разнообразие антропоморфного материала бередило душу профессору Иванову. Едва узнав о вполне половозрелых орангутангах, появившихся в Сухумском питомнике, Илья Иванович приготовился выехать на Черноморское побережье. Вариант с такой обезьяной мог быть не менее привлекательным, чем с шимпанзе. Тем более орангутанги достаточно апатичны и не столь конфликтны, как шимпанзе.

Глава обезьянника Тоболкин часто выезжал в Москву, присутствовал на заседаниях руководства Эндокринологического института и выбивал деньги для содержания питомника. Иванов бывал в обезьяннике лишь в особые летние месяцы.

Одним из научных специалистов, на котором лежала постоянная ответственность за обезьян, был Леонид Николаевич Воскресенский. Это был ученый универсальной специализации. Так же, как и Иванов, ученик академика Павлова. В 1910 году Воскресенский закончил медицинский факультет Казанского университета и уже через два года в лаборатории Ивана Павлова в Петербурге приступил к изучению вопросов физиологии головного мозга. В 1916 году вместе с маститым руководителем ему удалось опубликовать в Известиях петроградской биологической лаборатории «Материалы к физиологии сна». Одновременно Воскресенского интересовали зоотехнические проблемы, и он углубился в исследование физиологии молочной железы у животных.

После революции ученый не эмигрировал, а стал заниматься наукой в новой стране. В 1923 году, когда в России вышла первая книга Воронова «Сорок три прививки от обезьяны человеку», Воскресенского увлекли идеи, связанные с омоложением. Свои предположения на этот счет ученый проверял на государственном конезаводе в Твери. А уже год спустя опубликовал статью «Омоложение людей и крупных сельскохозяйственных животных». В октябре 1925 года Леонида Николаевича ожидал серьезный карьерный рост: он стал заместителем директора Института по изучению высшей нервной деятельности. В его компетенцию входило заведование экспериментально-хирургическим отделением Физиологического отдела. И здесь он вновь возвратился к идеям академика Павлова, встав во главе «исследований по физиологии головного мозга по методу условных рефлексов»5.

В опросном листе научного сотрудника от 28 апреля 1927 года на вопрос «Что бы вы хотели улучшить в постановке научной работы?» Воскресенский разъяснял: «Главным тормозом научно-исследовательской работы института является недостаточное количество помещений. Работа по условным рефлексам на собаках и обезьянах задерживается за неимением отдельных изолированных комнат для опытов. Отсутствие достаточного количества денег лишает возможности конструировать некоторые новые приборы, необходимые, например, для регистрации двигательных реакций обезьян»6.

Воскресенский мечтал об опытах с приматами и считал их наиболее перспективными. И все же работать долго в Институте по изучению высшей нервной деятельности ему не пришлось.

В конце 1928 года, когда разгорался скандал, связанный с демонстрацией Оскаром Фогтом фрагментов ленинского мозга в Германии, Воскресенский почувствовал, что пришло время менять работу. И здесь интуиция его не подвела: по решению всемогущего ЦК партии к Институту по изучению высшей нервной деятельности был присоединен опальный Институт мозга в качестве отдела морфологии. Вместе с этим учреждением пришли и разжалованные научные вельможи, еще недавно державшие в своих руках подпорченную начинку ленинской головы. Несмотря на полное поражение, новички тут же развязали борьбу за руководящие места. Первой жертвой институтских интриг и стал Леонид Николаевич Воскресенский.

В специальной справке, направленной впоследствие комиссии Наркомата здравоохранения по обследованию деятельности Государственного института экспериментальной эндокринологии, утверждалось: «Профессор Л.Н. Воскресенский работал в Институте высшей нервной деятельности при Коммунистической академии с 1925 года (основание института) до конца 1928. Будучи заместителем директора по административно-хозяйственной части, он проявил в значительной мере бесхозяйственность, приведшую к некоторой дезорганизации хозяйственной жизни института. Помимо этого его деятельность ознаменовалась насаждением групповщины, в значительной мере способствовавшей развитию различного рода интриг. Представляя в научном отношении в значительной степени дилетанта, он был освобожден от занимаемой деятельности в целях оздоровления работы, обстановки института»7.

В декабре он написал заявление, и с 1 января 1929 года приказом за № 498 был отчислен.

Но ему повезло. Когда-то, еще в 1917 году, работая несколько месяцев в физиологическом отделе Зоотехнического бюро, он познакомился с Ивановым и Тоболкиным. С их помощью Воскресенский и устроился в образованный обезьяний питомник.

Склонный к различного рода оригинальным идеям, он и здесь пытался заниматься условными рефлексами и, конечно же, вопросами трансплантации половых желез. Это с его подачи в обезьянник приехала съемочная группа для работы над фильмом «Кого надо омолаживать». Все произошло как нельзя кстати.

В преддверии кремлевских трансплантаций Народный комиссар здравоохранения Семашко подписывает 9 июля 1929 года приказ № 422, который подтверждает спецполномочия Тоболкина, но в целом персональная ответственность за подбор будущих доноров ложится на еще одного зама Института экспериментальной эндокринологии — Абрамовича.

«В целях разграничения обязанностей по Институту эндокринологии на зам. директора названного института Я.А. Тоболкина возложить зоотехническую и санитарную часть института, а также руководство питомником обезьян в Сухуме с правом распорядителя кредитами в части средств, ассигнованных по смете Института эндокринологии на питомник в Сухуме. На зам. директора института по административно-хозяйственной части т. Абрамовича возложить административно-финансовую и производственную часть по институту»8.

Подготовка «обезьяньего» материала к операциям уже подходила к концу. Институт экспериментальной эндокринологии, выступавший в этом вопросе посредником между обезьянником и Кремлевской больницей, стал присылать своих эмиссаров для отбора подходящих экземпляров животных.

В сентябре 1929 года в Сухуми прибыл замдиректора доктор Абрамович. В интервью газете «Советская Абхазия» от 6 сентября он сказал: «В ближайшем будущем начнутся опыты по пересадке, омолаживанию и скрещиванию человека с обезьяной».

А 27 сентября того же 1929 года в питомник пожаловал сам заслуженный деятель науки, директор Института экспериментальной эндокринологии профессор В.Д. Шервинский. Отсюда он уехал в Москву с несколькими обезьянами. Эта процедура была окружена тайной. Завеса секретности вполне понятна: ведь разговор шел о здоровье весьма высокопоставленных кремлевских чиновников.

Напряжение между Институтом эндокринологии и Ивановым и Тоболкиным возникало еще и из-за того, что для трансплантаций брали наиболее редких и перспективных самцов, которые могли стать прародителями нового вида. Оставалось только ждать результата пересадки обезьяньих органов. А он оказался неутешительным.

То ли «хирург лучший» доктор Розанов, оказался не лучшим, то ли сами пациенты не были способны жить с пересаженными имплантантами. Это опечалило Тоболкина, но, с другой стороны, давало надежный аргумент для отказа на будущие просьбы, которые могли прийти из головного института. В специальном отчете глава обезьянника констатировал: «Было поставлено несколько опытов по омолаживанию от tesxis обезьян и пересадка некоторых желез — результаты печальны, а главное все делалось спорадически, бессистемно»9. И далее он добавлял: «За последний год я лично протестовал и ни одной обезьяны не дал для экспериментов, ибо для меня ясно было, что валютный товар и ценный сам по себе — является роскошью, транжирством по линии омолаживания, и эндокринология в акклиматизации занимает второстепенную роль, почему директор Сахаров и члены правления Кедровский, Шютте вынесли постановление о выделении питомника из состава института с 1-го октября, а по мнению Шютте, немедленно…»10