Мамаево побоище. Русь против Орды - Юрий Корчевский

Поднявшись на небольшой холм, хан увидел, как, перекрывая широкой полосой степь, на его пути стоят войска Тохтамыша. Вероятно, Тохтамыш оказался мудрее, чем думал Мамай. Он не стал идти по следу Мамая, искать его в степи. Тохтамыш знал, куда движется Мамай, и направился к Крыму кратчайшей дорогой, поджидая своего врага. Лошади его, как и воины, уже успели отдохнуть, тогда как кони и люди Мамая были измотаны переходами. К тому же Мамай оказался отрезан от Крыма.

Мысли в голове Мамая заметались. Что предпринять? Принять бой — значит заведомо его проиграть. Склонить голову и сдаться на милость Тохтамышу? Так он сам жаждет власти и не потерпит в своих землях неудачливого соперника. Можно повернуть на закат и уйти в литовские земли, в Киев, под руку Ягайло. Но Тохтамыш не даст ему этого сделать. Слишком много у него воинов. Он быстро разобьёт войско Мамая, и даже если Мамай успеет, пока идёт битва, ускакать к Днепру, гулямы Тохтамыша его догонят. У них свежие кони и есть запасные лошади в поводу.

Мамай решил дать бой, возможно — последний. Он отдал команду, и всадники его растеклись по фронту. Ряды получились жидковатые, и Мамай понял — смерть его близка.

Смерти он не боялся. Умереть в бою и попасть в райские сады с гуриями — мечта любого воина. Не должен настоящий мужчина, воин умирать в постели от старости.

Войско застыло в ожидании сигнала к атаке. Мамай не торопился, вглядываясь в ряды противника. Да и какие они противники? Такие же татары, кыпчаки и половцы — одной веры, одних привычек, одних традиций и одного образа жизни.

Время шло, два войска стояли друг против друга. Полководцы не решались дать сигнал к атаке. Мамай медлил, так как чётко знал: подай он сигнал — и войско его погибнет. Тогда в Крыму ему делать нечего, не простят ему татары гибели войска.

А Тохтамыш не решался, потому как тоже знал: разобьёт он войско Мамая, и тогда на Крым ему надеяться нельзя. Станет он ханом Белой Орды, но Крым воинов своих не даст — не простят резни единоверцев.

Воины Мамая решили всё сами. Без команды они сошли с коней, сняли шлемы. Мамай и Тохтамыш остолбенели — настолько это было необычно. Потом они оба увидели, что воины повели коней в поводу к войску Тохтамыша, признавая его без битвы победителем и своим властелином.

Мамай пришёл в себя. Лучше бы он начал битву и проиграл её — даже погиб! Но видеть измену собственного войска, отборных, тяжеловооружённых всадников, ему было просто невыносимо.

Он тронул коня и поскакал вдоль линии войск. За ним отважились ехать лишь несколько близких ему людей.

Никто из воинов Тохтамыша не стал препятствовать Мамаю. Конечно, крымские татары из воинов Мамая могли убить или пленить его, но это означало бы гнусное предательство своего военачальника, преступление, которое чёрным, несмываемым пятном легло бы на воинов и их семьи, на потомков. Никто не хотел позора.

И Мамай, никем не задержанный, ускакал в Крым. При этом гарем Мамая и знатные женщины из потомства Джучи достались Тохтамышу. Даже жена его старшая, дочь Бердибека, Тулунбек-ханум, попала в руки Тохтамыша, став впоследствии его женой. Худшего позора и унижения для Мамая нельзя было придумать.

Мамаю, уже не властвовавшему ни над чем, переставшему быть не только ханом — даже темником, поскольку войска он уже не имел, удалось добраться до Крыма. Тут он вздохнул свободнее, надеясь на поддержку и помощь крымчаков. Даже до Кафы добрался, собираясь получить от генуэзцев кров и защиту. Однако консул генуэзский Корнаро распорядился в город Мамая не впускать, так как уже был наслышан о бегстве Мамая от Тохтамыша и потере им войска. Зачем ему неудачник — без власти, без войска и без денег?

В столицу же Крымского улуса, город Кырым, больше известный в дальнейшем как Бахчисарай, Мамай не поехал сам. Он переоделся в простого горожанина и нашёл приют в Салхате. Несколько недель он прожил там, неузнанный, затворником. Не знал Мамай, что в ближнем его окружении был слуга двух господ. Подосланный генуэзцами, за ним следил Барнаба.

Ночью от Мамая вышла женщина — всё же не настолько был он стар, чтобы отказаться от любовных утех. Барнаба тут же вошёл в ещё не запертую дверь.

Помещение тускло освещалось масляным светильником.

Мамай отпрянул от двери, но, узнав давнего знакомца Барнабу, успокоился и спросил:

— Есть новости?

— Да, — ответил Барнаба и воткнул в горло Мамая нож.

Поручение консула Корнаро было исполнено. Убийца с презрением посмотрел на истекающего кровью, хрипящего Мамая, плюнул на его тело и спокойно принялся искать в доме ценности. Он не верил, что Мамай не захватил с собой на чёрный день золото.

Барнаба обшарил в доме каждую щель, оставаясь там до утра. Он нашёл мешочек с золотыми монетами, потом — мешочек с алмазами. Под лежанкой обнаружилась рукоять меча, отломанная от лезвия и богато украшенная самоцветами, ну и мелочь — вроде серебряных украшений.

Барнаба был разочарован, он явно рассчитывал на большее. В предрассветной тьме он выскользнул из дома, прикрыв за собой дверь.

Так закончилась жизнь Мамая — темника, провозгласившего себя ханом.

Тохтамыш проявил милость и похоронил Мамая с почестями, достойными военачальника. Бывший властитель Орды был похоронен в кургане близ села Шейх-Мамай, недалеко от Салхата.

После смерти Мамая, став ханом Орды, объединив Синюю и Белую Орду, Тохтамыш дал знать князьям русским, что он победил врага общего. Дмитрий принял ханских послов с ласкою, отпустил с честью, и вслед за ними отрядил собственных послов с дарами богатыми. Однако надменный и честолюбивый Тохтамыш не удовольствовался дарами. Он хотел властвовать над Русью, сделав её лишь улусом Ордынским, данником.

Отшумели праздничные торжества, улеглась суета. Сошли на нет праздничные игры, длившиеся с утра до вечера. Москвичи да и жители других городов неделю объедались и упивались, не забывая, правда, с утра отстоять молебны и службы в православных храмах.

Через седмицу ратники из других земель и городов потянулись из Москвы к отчим домам. Многолюдство и столпотворение в городе и посадах исчезло. Город начинал жить своей обычной жизнью.

У Дмитрия появилось свободное время, и он призвал к себе князя и воевод.

Слово по старшинству взял большой воевода — Дмитрий Михайлович Боброк. Говорил он кратко, по существу. Описал действия каждого полка, указав на ошибки. Завершая повествование, не забыл о нападении рязанских ратников на обозы с ранеными и трофеями.

— Как так? — возмутился Дмитрий. — У нас же уговор был!

— Обиделся Олег Иванович, что после боя свою часть трофеев не получил.

— Так трофеи, прежде чем делить, счесть нужно. Трофеи не только мои или Олега. Все князья и дружины их со всех земель свою долю имеют право получить. После боя других забот много было — раненым помочь, обозами домой отправить, павших похоронить с почестями. Нехорошо это!