В поисках настоящего - Александр Рей

– И что, ты стала богатой, только лишь когда это поняла?

– Отчасти… – кивнула Мари.

В зал уже начали заходить люди и неспешно занимать столики. Мужчины и женщины, кто в красивых вечерних платьях и костюмах, а кто в самой обычной одежде без излишеств, а кое-кто даже в спортивных вещах… Маленькие и большие, худые и толстые, разных национальностей и рас.

Мальчику казалось, что он попал в сказочную страну, и наверняка пялился сейчас на чернокожих так же, как пялился бы на эльфов или гоблинов, встреть он их случайно где-нибудь в горах.

– Не так откровенно… – засмеялась девушка. – А то точно, как дикарь.

Алан перевел взгляд на нее, но как не старался, глаза сами периодически съезжали по направлению к огромному шарообразному мужчине с черной, как смоль кожей, сидевшему в паре столиков от них. Негр носил короткий бобрик седых волос, от чего смотрелся еще удивительнее.

Чтобы увлечь себя чем-нибудь другим, Алан начал осматривать внимательнее саму Мари. Ведь раньше у него не было такой возможности. На вид ей лет двадцать пять (хотя он плохо разбирался в возрасте европейцев). Среди огненно-рыжих волос проскальзывали светлые пряди. Конопатая. Чуть курносая. От глаз исходит сияние, как если бы улыбка исходила изнутри. О красоте судить сложно, но ее внешность Алана сильно притягивала. Хотя это могло быть и простое любопытство.

– Так ты богатая? – решил Алан продолжить начатую тему – уж что-что, а молчать он не собирался, желая как можно больше узнать о закрытой от него жизни. «Когда еще подвернется такой шанс?»

– Если ты в плане денег, тогда да, я – богата. Но сама предпочитаю называть себя свободной …

– «Свободной»? Причем тут свобода? – у Алана буквально слюни текли от предвкушения необычных знаний. Он вдруг точно понял, как ему не хватало всегда таких вот «не бытовых» бесед.

– Очень даже причем! Не знаю для кого как, а лично для меня свобода – это возможность воплотить любую свою идею в жизнь . Именно для этого нужны деньги, а не для «шмоточничества», которое я призираю. Не смотри на меня недоуменно. Столкнешься с этим в любом городе. Не знаю, как у тебя в деревне… уверена, что по-другому… а у нас в Лондоне дела так и обстоят. Ты понял, что я имею ввиду?

Алан пожал плечами:

– Кажется да. Если я, например, захочу открыть картинную галерею, то не смогу это сделать, потому что у меня нет средств. И именно в этом моя свобода и ограничена.

– Именно! Ты беден ровно настолько, сколького не можешь создать. Вот так… Многие имея миллионы остаются нищими, потому что тратят себя не на то.

Они замолчали. То ли раздумывая, кто над сказанным, кто над услышанным, то ли потому что принесли еду – два пышущих с жару пирога, овечий сыр, сосуд с козьим молоком, сметану с чесноком и острым зеленым перцем, а еще вареную баранину и киндзу.

Даже от запаха вареного мяса его затошнило, в голове всплыли картины расправы над барашком, а на руках будто снова возникла липкая краснота.

Справившись с собой, Алан взял кусок пирога и начал без особого энтузиазма жевать – голод куда-то делся, как и не было. Из центра зала со сцены полилась приятная, спокойная музыка. Джентльмен в смокинге сидя за роялем нежно перебирал клавиши.

– Покажешь, как правильно ваши блюда есть? – попросила Мари.

– А как их есть… просто мясо лучше с ткемале или вот с этим соусом – цахтон. Пироги вместо хлеба… Сыр очень соленый, поэтому он нарезается тоненькими кусочками и побольше зелени бери… Ага и вместе их… Ну как?

Она тщательно пережевывала еду с таким видом, будто дегустировала редкое вино…

– Еда варваров… но обалденно вкусно! А ты чего не ешь?

Алан сжевал лишь кусок пирога и немного сыра. Больше в него не лезло.

– Не хочется. Спасибо.

Ему было намного интереснее оглядываться по сторонам. Смотреть на одежды и лица чужаков, на их поведение. Он впитывал окружающую обстановку, стараясь запомнить все ощущения, что способен уловить. В голове ощущалась дымка, мешающая трезво мыслить, но от которой по телу расползалась приятная истома. От чего-то, без особой причины, было просто хорошо. Алан вдруг обратил внимание, что чувствует себя здесь непринужденно и легко – так, как даже дома не мог позволить себе чувствовать. Каждый здесь сам по себе, и одновременно со всеми. Ему хотелось быть здесь своим… и у него это получалось.

– Мне здесь нравиться, – вдруг сказал он зачем-то Мари.

Она улыбнулась:

– Повелся на лоск? Понимаю…

– Дело не в богатстве, – замотал он головой. – Просто здесь я чувствую себя собой. Мне скорее нравиться царящая в зале атмосфера признания непохожести людей. Или мне кажется?

Мари сделала глоток из стакана.

– Нет, тебе не кажется. Это большой плюс, когда каждый думает о себе, но в то же время поступает, учитывая присутствие других.

Немного подумав, Алан согласился, что именно это для него и важно.

– А у тебя разве не так? Разве нет такой… свободы? – спросила Мари.

Алан даже засмеялся. Только смех этот больше схож с плачем, чем с весельем:

– Что ты! Когда каждый норовит влезть в жизнь другого, и научить его как надо правильно. Когда из-за статуса «старший-младший» вообще никаким образом не учитываются желания последних. Когда никого не волнует, чем ты хочешь заниматься… О какой свободе может идти речь?!

– Н-да… неприятно, – лишь протягивает она, чувствуя, что затронула больной вопрос.

– Да, здесь красиво. Но я восхищаюсь не столько красотой, сколько свободой от дурацких, давно устаревших традиций… тому, что здесь никто никому не указ! Каждый занят собственной жизнью. Манит меня не богатство, как ты можешь подумать. Ведь я уверен, что и в семьях богатых, наверняка, могут диктовать другому условия, плюя на чувства и желания…

Кода Алан перестал говорить, зло уткнувшись в тарелку, Мари, видимо желая подбодрить «дикаря», сказала:

– Я уверена твой мир не так плох…

На что мальчик лишь хмыкнул, стараясь скрыть подступивший к горлу ком:

– Что ты знаешь о моем мире? – тяжелый вздох сам вырвался на свободу. – Понимаешь… мне каждый день приходиться смотреть как мать, словно живой труп передвигается по дому, исполняя свои обязанности. Ее взгляд с каждым годом все больше блекнет и скоро, наверное, совсем погаснет. Она живет ради меня. И кажется, что если не станет меня, то она тоже исчезнет. Но я так не хочу! Хочу, чтобы она была счастлива и жила для себя! Такая вот «свобода» в моем мире.

– А отец? – спросила девушка.

– А что отец?! Он живет словно в анабиозе, полусне – без эмоций, постоянно чем-то недоволен, ворчит и злится, обвиняя всех вокруг. Лишь уткнувшись в телевизор, он перестает брызгать на нас своим разочарованием в жизни. Я часто спрашиваю себя, в действительности ли у меня есть отец, или это просто бесплатное приложение к телевизору в форме человека.