16 наслаждений - Роберт Хелленга

– Я хотела увидеть своими глазами, сказала она, дотронувшись до моего лица. Она снова вздохнула. – Может быть, удача начинает поворачиваться к моему сыну лицом?

На этом наша беседа закончилась. Десять минут спустя в дверь опять легонько постучали. Я, как и раньше, открыла дверь «голая как червяк». Я все еще ждала Сандро, но это снова была la nonna с ночной рубашкой для меня.

Когда я проснулась утром, во внутреннем дворике слышались голоса. Я открыла настежь застекленные двери – посмотреть, что там происходит. Землю покрывал свежий снег. Сандро и его брат Франко прыгали на месте, отряхивая снег с ботинок. Они были одеты в охотничьи костюмы, и держали большие ружья, больше, чем папино тридцать шестого калибра. Собаки кружились рядом и скулили.

– Куда вы идете? – прокричала я.

– Мы идем на cinghiale, – крикнул в ответ Сандро. На дикого кабана. – Мы ждем, когда подойдут наши кузены.

Было так холодно, что у них изо рта шел пар.

Я видела кабанов, висящих на polleria на площади Сан-Пьер Маджиоре, но никогда не задумывалась, откуда они там берутся. Теперь я знала: их привозят из Абруцци.

– Я тоже хочу пойти, – заявила я, но они только рассмеялись, и, когда я спустилась вниз, они уже ушли.

Это было воскресное утро. Марисса, взявшая отгул на первую половину дня, дала мне ботинки, и мы вместе пошли к фабрике оливкового масла – около полумили вниз по крутому спуску дороги, по которой мы с Сандро проезжали накануне. Двое мужчин стояли посредине ямы с маслом, доходившим почти до верха их болотных сапог. Фактически само масло плавало на поверхности воды глубиною в три фута. Мужчины снимали масло с поверхности воды огромными, как лопаты, неглубокими ложками. Марисса наполнила жестяную банку маслом из бочки, отжатым накануне. Когда мы вернулись, la nonna, Марисса и я собрались на кухне, обжарили кусочки хлеба на огне, натерли их чесноком и полили свежим маслом. Это был замечательный завтрак. Свежее нерафинированное, живое оливковое масло по сравнению с магазинным – это как вино марки «Шато Лафит» по сравнению с «Галла».

– Так вкусно! – воскликнула я. – Вы часто это готовите?

La nonna засмеялась:

– Раз в двадцать лет. Но Сандро сказал, что тебе это понравится.

Марисса покраснела от такой лжи.

Но это действительно было замечательно, и, сидя у огня с двумя этими женщинами, я впервые по-настоящему расслабилась. Я имею в виду, что дала волю фантазиям, которые до сих пор сдерживала. Все мои ожидания от жизни, казалось, становились реальностью: любовь, замужество, может быть, даже моя собственная семья. Все, что я так долго отодвигала в сторону, о чем старалась не думать, казалось, было в моих руках.

Когда Сандро вернулся с охоты на кабана, я сидела за роялем, спотыкаясь о мазурку Шопена. В ней было слишком много бемолей, чтобы я чувствовала себя комфортно, но меня растрогал комментарий, оставленный на полях la nonna:

Настоящая жемчужина, красивое утонченное стихотворение.

Страстная образность. Когда мы достигаем главного, и все тридцать два такта обрушиваются на нас, мы осознаем все соблазнительное очарование Шопена. Последние два такта – неописуемые вздохи.

Из Монтемуро они едут по заснеженным горным дорогам в Пополи и затем по автостраде через Апеннины в Рим, где доктора Постильоне должны допрашивать в Святой римской роте по делу об аннулировании его женитьбы на Изабелле Колонна. Они снимают комнату в старом отеле на старой площади Кампо дей Фиори, комнату с голым плиточным полом и rnatrmoniale – с двумя кроватями, тоже старыми, скрипучими и такими мягкими, что доктор не может забраться на нее сверху обычным способом, боясь растянуть мышцы спины. Поэтому вместо этого Марго забирается на него сверху, и под весом ее тела его зад утопает в постели так глубоко, что он практически сидит. Тет-а-тет они говорят на языке любви, на котором они любят говорить, любят, говорят о любви, затем лежат и слушают: жужжание Веспаса, переключение скоростей, звук открываемых и закрываемых тяжелых дверей, равномерные всплески фонтана, глубокий мужской смех, мечтательные голоса женщин, пьющих вино и курящих сигареты, громыхание колес по каменной мостовой, голоса носильщиков, приезжающих в три часа утра, чтобы установить прилавки – фрукты, овощи, сыр, мясо, цветы, одежда, ткани, обувь, кожаные изделия, громкие выкрики уличных торговцев… Это утро.

Хотя доктор почти не сомкнул глаз за ночь, он встает отдохнувшим, бреется, облачается в неброский старый костюм, потерявший былой вид (нет смысла раздражать пожилых служителей культа в высшем суде Римско-католической церкви своей безупречной внешностью), целует своего боевого товарища в голову, чуть за ухом. Покупает небольшой пакетик клементинов[144]в палатке недалеко от того места, где был сожжен Джордано Бруно, очищает одну из них, пересекая площадь по дороге к Палаццо Канчеллерия – грандиозному дворцу в стиле Ренессанса, раннего Ренессанса, в котором вот уже девятьсот лет заседает Святая римская рота, постоянный трибунал Ватикана, этакий апелляционный суд, который слушает матримониальные дела, направляемые сюда низшими судами первой и второй инстанции. По дороге он вытирает пальцы о чистый платок. В баре напротив главного входа во дворец, с его узкими пролетами и двойными рядами пилястров – флорентийскими, как он думает, во всем, кроме размера, – он раскладывает клементины на столе и пьет эспрессо со своим адвокатом, который там его ждал, просматривая номер «Оссерваторе», газеты Ватикана. У адвоката к газете профессиональный интерес, так как он не просто юрист, а адвокат консистории, специалист по каноническому праву, имеющий лицензию представлять тех, кто попал в лапы священного высшего суда Римско-католической церкви, «священного колеса».

Адвокат, которому столько же лет, как и доктору Постильоне, снимает солнечные очки и кладет их в кожаный футляр. Он пробует на ощупь лацкан пиджака доктора и поднимает вверх ладони.

– Неплохо, – говорит он, – но вы выглядите слишком довольным собой.

– Не могу ничего с собой поделать.

Адвокат, Джианоццо, улыбается и дотрагивается до руки доктора. Так же, как и доктор Постильоне, он из Абруцци. Они оба знают вкус горных танцев и ягненка, запеченного с яйцами и сыром.

– Ваша жена сказала, что вы путешествуете с молодой подругой.

Доктор Постильоне наклоняет голову набок и проводит рукой по чисто выбритой щеке.

Адвокат делает предупреждающий жест рукой.

– Va bene, но вам придется перестать улыбаться.

Доктор пытается при помощи пальцев придать лицу хмурое выражение, но как только он отпускает руки, лицо опять расплывается в улыбке.